– Никакой особенной перемены не нахожу… конечно, постарели, поседели… и вина, должно быть, много пьете, хоть и хвалитесь, будто стаканчиками… потому что лицо такое – одутловатое и нос… совсем красно-бурого цвета.

Захохотал, – словно медведь заурчал.

– Да, – говорит, – да! это твоя правда, Люлюшка, это – именно от стаканчиков. Потому что, когда вином аквариумы наливались, этого мне никто не смел заметить, чтобы у меня лицо пухло и нос красный был. А когда вино пьешь только, если добрые люди стаканчик поднесут, тут твою рожу всякий замечает и отмечает: вот он бродяга! пьяница!.. Пословица даже такая есть у нас, питухов, что господа никогда не бывают пьяны, пьяны бывают лишь мужики да прохвосты, а господа бывают только нездоровы… Нищий я, Люлюшка! Голый нищий! Беднее тебя! А как же – после моей-то жизни – нищему пьяным не быть? Сердце горит, не терпит.

Я так и ахнула.

– Господин Бастахов! Вы надо мною посмеяться хотите! Разве это может быть?

– Отчего же нет?

– Да ведь у вас, говорят, состояния сто миллионов было?

Приосанился:

– Ну, это преувеличивали… а к пятнадцати – правда, шел.

– Да – если даже пятнадцать… Господи! Это и считать-то месяц надо…

– Если в банке, то много больше: сторублевками – пятнадцать недель. Но – тут артель проворная, считают быстрее…

И указывает рукою на казино.

– Ты, Люлюшка, много ли проиграла?

– Около пяти тысяч рублей.

– Ничего себе, – для такой маленькой дряни, как ты, и этого достаточно… Ну, а я в этом милом учреждении пять миллионов оставил. Non c'e male![271] – как говорят итальянцы.

В ужас я пришла.

– Неужели так вот сразу – в один присест?

– Ну нет. Этакие страсти только в романах бывают, да в нравоучительных книжках о них пишут, чтобы публику от Монте-Карло предостерегать. Сам же игорный дом эти книжки и заказывает, потому что от их предостережений народ сюда еще вдвое больше валит… Кому не лестно побывать в раздевальне, где этакими сменками торгуют? Сейчас – миллионер, сейчас – нищий, утром – голодранец, вечером – капиталист… Это чепуха! Нет, меня восемь лет чистили, покуда не доскребли до конца… Ну и выпотрошили же! Говорю тебе: пять миллионов моих эти стены в себя вобрали! Вот – брожу по ночам, как упырь какой-нибудь, да любуюсь издали… эка утроба! Внутрь-то, в жерло, ведь меня уже давно не пускают! Три года, как не был в жерле. А кабы пустили, я б им показал теперь, я б их в свою очередь тоже вот как почистил… Сейчас-то… с моей-то опытностью, с моей выдержкой, с системой-то… о-го-го!

Вспомнила я, говорю ему:

– Ах, знаете, системы эти… наслушалась я о них: один обман и яд!