И еще Юрия беспокоило то, что постоянно мерзла его стриженая, когда-то патлатая, голова, до онемения коченела верхняя губа, с которой начисто соскоблены утеплявшие ее в прошлом усы. Порой дело доходило до физической боли. Он ощущал, будто у него в этих местах снята кожа. Он жалел, что после окончания занятий в Учебном отряде не попал на теплое Черное море или на Тихий океан. Завидовал отцу, который служил на Балтике, увольнялся на берег в Питере, Риге, Таллине. Какой обжитой заманчиво-теплый свет!

После дневного концерта матросы густо высыпали на обширное крыльцо Дома офицеров. Разгоряченные и возбужденные, они туго затягивали ремни поверх шинелей, подвязывали тесемки черных шапок-ушанок. Под каблуками хромовых ботинок песчано похрумывал снег. По свободным от наледи местам цементного крыльца смачно позвякивали металлические подковки. Матросы толкались, переговаривались, закуривали суматошно, над их головами поднималось сплошное облако дыма, охотно подхватываемое и терзаемое колобродящим ветром.

Юрий оглянулся на стоящего ступенькой выше Владлена Курчавина, кивнул, показывая сигаретой на вершину отвесной сопки, где у обелиска, поднятого в честь погибших в Отечественную войну матросов-североморцев, кутался в тулуп боец с винтовкой в руках. По традиции у обелиска выставляли часовых по торжественным дням или знаменательным случаям. Сегодня в соседнее соединение приехали шефы с Саратовщины, потому и поставлен караул.

— Во служба! — усмехнулся Юрий.

Владлен охотно поддержал:

— Загорает старатель! — «Старатель» — излюбленное словцо Владлена Курчавина.

Мичманы, словно по уговору, выбежали на широкое бетонированное шоссе, простирающееся перед Домом офицеров, став на заученные расстояния друг от друга, выбросили левую руку в сторону:

— Экипаж «четверки»!..

— «Двадцать пятая»!..

— ПКЗ первого соединения!..

— Становись!

Густо сыпанули с крыльца на белые плиты проезжей части черные шинели. Минутная суматоха. И вот из хаоса и неразберихи мечущихся людей образованы геометрически четкие линии квадратов и прямоугольников. После перебивающих друг друга мичманских голосов послышались четко выделяющиеся в тишине постреливания на ветру кумачовых полотнищ на фронтоне Дома офицеров. Затем по невидимому знаку тронулись один за одним крытые брезентом трехосные «ЗИЛы», стоявшие у отвесной стены сопки.

— По машинам!

У вытянувшихся цепочкой грузовиков суетливо сломанные шеренги. По ступенькам короткого железного трапа, повисающего на заднем борту, проворно взлетают над бортом черные фигуры.

Юрий сидит на последней скамье последней машины. Он наблюдает за тем, как уменьшается, скрывается за выступом горы крохотная фигурка часового у обелиска, как сгущается над часовым морозный туман, поглощая его окончательно. Березки и кустарники, убегающие по сторонам, по мере отдаления от машины сходятся между собой все ближе, теснее. Сопки тоже сходятся, они наступают на заметно уменьшающийся Снежногорск, закрывают его своими каменными ладонями.