— Пойдешь, сынок, — даже сынком назвал, как и хотелось Юрию. — Одевайся.

Юрий мигом натянул, даже без посторонней помощи, защитный костюм.

Позже ему виделось, как лежат они с Максимом Фатеевичем Козодоевым в московской лечебнице (только в московской, нигде больше), и уже на «ты» со старшим лейтенантом, уже по имени, а то и просто по отчеству друг друга величают: беда сблизила, перед смертью все равны, что старшина, что офицер — она званий не различает, чинов не спрашивает! Койки их стоят рядом, между койками белая тумбочка с телефоном! Телефон — единственное средство, связывающее их с миром. Во всем остальном — полная изоляция, как в лодке, которая ушла на глубину. Совсем недавно звонил «дед», Виктор Устинович Алышев, говорил:

— Сыночки, не падайте духом, держитесь! Вы же герои, такое сотворили, такое сотворили!.. Никто до вас не отважился на подобное. Скоро выйдет Указ о вашем награждении, родные мои…

Хороший он человек — «дед». И говорил трогательно. Хотелось, чтобы он продолжал и продолжал.

Юрий, разогревая сам себя, переполняясь жалостью и состраданием, уже взаправду поверил, что все так и происходит: не сон, не грезы, не вымысел, а самая настоящая реальность.

Ему виделось, как мимо его постели пробегает Нина. Чем-то озабочена, постоянно куда-то торопится — только шелестит ее домашняя свободная юбка и любистком пахнет. Нина часто мнет в ладонях привялые листики любистка. Запах въелся в поры ее рук, да и вся она пропахла им. Юрий старается поймать Нину, задержать ее, но она какая-то бестелесная, будто ветер. Пробегает мимо, дышит учащенно, гупает босыми пятками по полу. Или где-то возится за стеной, гремит конфорками плиты, стучит рубелем и каталкой: белье раскатывает. Вроде бы и не стирала, а катает?.. И вот она все-таки подошла, прислонилась щекой к его лицу. Затем порывисто сняла кофточку, расстегнула лифчик, высвободила продолговатые, очень белые и очень тугие груди с крупными сосками, похожими на плод шелковицы, попросила, задыхаясь:

— Целуй…

Он вспомнил: так было в первую ночь после свадьбы. Целовал их, целовал, мял губами, пока губы совсем не онемели.

Нина упала на него, затряслась в рыданиях. Он знал, почему она плачет: ей жаль его, ей не хочется с ним расставаться. У нее такое чувство, будто видит его в последний раз. Она снова произнесла свои давние горькие слова, сказанные по иному поводу, но весьма подходящие и к сегодняшней разлуке:

— Я так хотела быть счастливой.

Сегодня он ей ничего не ответил, не стал утешать ложью. Правда, про себя подумал: «Может быть, когда-то и встретимся». Где, когда — не уточнял, не доискивался до ответа. Он начал размышлять о безграничности времени, о возможности повторений. Он уже где-то об этом слышал, а может быть, читал?..