Зенков по-прежнему сидел нахохленный и мрачный, кажется, совершенно безразличный к тому, что скажет Хвоев. А Хвоев загорячился.
— Чего ж тут считать! Если все делать по команде сверху, тогда на кой черт агрономы на местах! Зачем они?
— Правильно! — Маска на лице Зенкова будто мгновенно растаяла. От скупой улыбки поднялись уголки губ, и нос висел не так угрожающе-мрачно.
— А я, товарищ Хвоев, все-таки сделал ленточным способом.
* * *
Петр Фомич встретил Хвоева как дорогого гостя. Лишь только Хвоев появился в дверях кабинета, Петр Фомич поспешно выбрался из-за своего большого стола под зеленым сукном и заспешил навстречу с протянутыми руками.
— Наконец-то!
В кителе защитного цвета и такого же цвета полугалифе, хромовых, начищенных до блеска сапогах, плотный, осанистый, Петр Фомич выглядел солидно и начальственно.
— Как здоровье? С виду так ничего… А я вчера еще слышал… Значит, инкогнито?
— При чем тут инкогнито? — Валерий Сергеевич устало, сел в кресло. — Просто хотел познакомиться с делами:
— Понятно, понятно. А я ждал. Думал, ночевать непременно заедет. Коньячку припас, «КВК»!
— Нельзя мне ничего такого.
— Коньяк всем можно. Коньяк — он, Валерий Сергеевич, лучше всяких лекарств. Нектар! Эликсир жизни! Я вот иногда простужусь, носишься по этим отделениям, а их восемь. Так вот…
Валерий Сергеевич, склонив чуть голову, смотрел на Грачева и думал о Степанюке. Пожалуй, тот был прав, когда осторожно уклонялся, от откровенного разговора о Грачеве. Ведь он, Хвоев, работая бок о бок с Грачевым, не мог не знать его недостатков. И нечего тут обманывать людей и самого себя. Знал он, но все равно рекомендовал директором совхоза. Почему так? Выходит, жалость взяла в нем верх? Да, жалость и надежда на исправление. Так было и с Кузиным. Но Кузин сумел перестроиться, а этот совсем скатился.
— Валерий Сергеевич, ты обедал? — Грачев, отодвинув пальцем рукав кителя, посмотрел на часы.
— Я? — Хвоев будто очнулся. — Да… Нет, не обедал, но я не хочу. Рано еще. Да, а как у тебя тут сын Гвоздина?
— Игорь-то? Натаскиваю. Ничего так… Входит в курс дела.
Хвоев с досадой хлопнул по подлокотнику кресла. Слова-то какие! Почему он такой? Ничего не понял и ничему не научился.
Глава десятая
Глава десятая