– Как это? – спросила Элизабет.

– Она злилась, потому что я должен был ужинать с Франсуазой и Лабрусом.

– А-а, понимаю! – сказала Элизабет. – Эта девочка ревнива, как тигр; она действительно должна была вас ненавидеть, но это ничего не доказывает.

Элизабет молча нанесла карандашом несколько штрихов. Жерберу очень хотелось расспросить ее получше, однако ему не удавалось сформулировать ни одного вопроса, который не показался бы ему нескромным.

– Обременительно иметь в своей жизни такую маленькую особу, – заметила Элизабет, – несмотря на всю самоотверженность Франсуазы с Лабрусом, она наверняка тяготит их.

Жерберу вспомнился вечерний инцидент и добродушный тон Лабруса: «Эта девочка маленький тиран, но у нас есть защита».

Он прекрасно помнил лица и интонации людей, только не умел распознавать, что у них в голове; для него все оставалось четким, но непрозрачным, и ему не удавалось составить никакого определенного мнения. Он задумался. Ему представилась неожиданная возможность что-то разузнать.

– Я не очень понимаю, какие чувства они к ней испытывают, – сказал он.

– Вы же их знаете, – ответила Элизабет, – они так привязаны друг к другу, их отношения с людьми всегда неглубоки, или же это игра. – Она с чрезвычайно сосредоточенным видом склонилась над своим рисунком. – Для них забава иметь приемную дочь, однако я думаю, что отчасти это начинает им надоедать.

Жербер нерешительно заметил:

– Порой Лабрус смотрит на Пажес с таким вниманием и заботливостью.

Элизабет рассмеялась.

– Уж не воображаете ли вы, что Пьер влюблен в Пажес? – сказала Элизабет.

– Конечно нет, – отвечал Жербер. Его душил гнев, эта женщина была настоящей шлюхой, несмотря на свои манеры старшей сестры.

– Понаблюдайте за ней, – сказала Элизабет, снова став серьезной. – Я уверена в том, что говорю: вам стоит лишь пальцем пошевелить. – И добавила с нескрываемой насмешкой: – Правда, пальцем пришлось бы все-таки пошевелить.

В кабаре Доминики было так же пусто, как и в театре; представление проходило перед десятком завсегдатаев с похоронными лицами. Сердце Жербера сжалось, когда он укладывал в чемодан маленькую принцессу из клеенки; быть может, это был последний вечер. Завтра дождь серой пыли обрушится на Европу, затопив хрупких кукол, декорации, стойки бистро и все световые радуги, сиявшие на улицах Монпарнаса. Рука его задержалась на гладком холодном личике: настоящие похороны.

– Можно подумать, покойница, – заметила Пажес.

Жербер вздрогнул; Пажес завязывала под подбородком платок, глядя на застывшие тельца, лежавшие на дне коробки.