– А у меня часто бывает замкнутый вид?
Ксавьер заколебалась.
– Иногда. – Она кокетливо улыбнулась. – Когда вы разговариваете с серьезными господами, можно, пожалуй, подумать, что вы и сами один из них.
– Помнится, когда вы познакомились со мной, то готовы были принять меня за противного, высокомерного человека.
– Вы изменились, – отозвалась Ксавьер.
Она окинула его счастливым и гордым взглядом собственницы. Ей казалось, что она изменила его: правда ли это? Судить об этом уже не Франсуазе; этой ночью для ее очерствевшего сердца самые драгоценные сокровища утонули в безразличии; оставалось полагаться на тот мрачный пыл, который с новым блеском сиял в глазах Ксавьер.
– У тебя такой подавленный вид, – заметил Пьер.
Франсуаза вздрогнула – он обращался к ней и казался встревоженным. Она постаралась контролировать свой голос.
– Думаю, я много выпила, – сказала она.
Слова застревали у нее в горле. Пьер с огорченным видом смотрел на нее.
– Весь вечер ты находила меня совершенно невыносимым, – с сожалением сказал он.
Он непроизвольно положил свою руку на ее. Ей удалось улыбнуться ему; она была тронута его заботой, но даже та нежность, которую он воскрешал в ней, не могла избавить ее от одинокой тоски.
– Отчасти ты правда был невыносим, – ответила она, взяв его за руку.
– Прости меня, я не совсем владел собой. – Он до того был взволнован тем, что огорчил ее, что, если бы только одна их любовь была поставлена под угрозу, Франсуаза обрела бы покой. – Я испортил тебе вечер, – продолжал он, – а ты так ему радовалась.
– Ничего не потеряно, – ответила Франсуаза и, сделав над собой усилие, добавила более веселым тоном: – У нас впереди еще есть время, здесь вполне приятно. – Она повернулась к Ксавьер: – Не правда ли, Поль не обманула, это хорошее место?
Ксавьер как-то странно рассмеялась.
– Вы не находите, что мы похожи на американских туристов, посещающих «Ночной Париж»? Мы устроились немного в стороне, чтобы не пачкаться, и смотрим, ни к чему не прикасаясь…
Лицо Пьера помрачнело.
– Как! Вам хотелось бы, чтобы мы щелкали пальцами и кричали: «Оле́!»?
Ксавьер пожала плечами.