– Это не обязательно, – заметила Франсуаза.

– Я в этом уверен, – сказал Пьер.

Такой не допускающий возражений тон был ему несвойствен; Франсуаза сжалась.

– Я не вижу Ксавьер, приводящей к себе кого-то, чтобы обнимать его, или тогда уж надо, чтобы этот кто-то был в обмороке. Жербер, вообразивший, будто нравится ей, – да она бы с ума сошла от этого! Ты прекрасно видел, как она возненавидела его, когда заподозрила у него намек на самомнение.

Пьер в упор смотрел на Франсуазу, вид у него был странный:

– Ты не доверяешь моему психологическому чутью? Говорю тебе, они целовались.

– Думаешь, ты непогрешим, но это не так, – сказала Франсуаза.

– Возможно, но зато когда дело касается Ксавьер, ты каждый раз ошибаешься.

– Это еще требуется доказать, – возразила Франсуаза.

У Пьера появилась насмешливая и чуть ли не злая улыбка.

– А если я тебе скажу, что я их видел? – сказал он.

Франсуаза пришла в замешательство: зачем он так разыгрывает ее?

– Ты их видел? – нетвердым голосом переспросила она.

– Да, я посмотрел в замочную скважину. Они сидели на диване и целовались.

Франсуаза чувствовала себя все более неловко. В лице Пьера было что-то лживое, что смущало ее.

– Почему ты мне сразу этого не сказал? – спросила она.

– Мне хотелось знать, доверяешь ли ты мне, – ответил Пьер с неприятным смешком.

Франсуаза с трудом сдержала слезы. Значит, Пьер нарочно хотел уличить ее! Все эти странные ухищрения предполагали враждебность, о которой она никогда не подозревала. Возможно ли, что втайне он питал к ней недобрые чувства?

– Ты принимаешь себя за оракула, – сухо сказала она.

Франсуаза скользнула под простыни, в то время как Пьер исчез за ширмой. У нее перехватило дыхание; после такого спокойного, нежного вечера этот внезапный взрыв ненависти был непостижим, но действительно ли это был один и тот же человек – тот, кто только что говорил о ней с такой заботой, и этот крадущийся шпион, склонившийся у замочной скважины с гримасой обманутого ревнивца? Она не могла справиться с настоящим ужасом, охватившим ее при виде этого упрямого, лихорадочного любопытства. Лежа на спине, она, скрестив руки на затылке, сдерживала свою мысль, как сдерживают дыхание, дабы отодвинуть минуту страдания, однако сама эта судорожная напряженность была хуже, нежели полновластная, беспросветная боль. Она обратила взгляд на подходившего Пьера; усталость расслабила его лицо, не смягчив черты, и под их суровым, замкнутым выражением белизна шеи казалась непристойной. Франсуаза отодвинулась к стене. Пьер лег рядом с ней и протянул руку к выключателю. Впервые в жизни они собирались заснуть, как два врага. Франсуаза не закрывала глаз, ее пугало то, что произойдет, как только она расслабится.