– Он больше бы дорожил ею, прояви она больше искренности, – сказала Франсуаза. – Это сильно бы все изменило.

– Наконец, что сделано, то сделано, – сказал Пьер. – Только следует поостеречься, чтобы она ничего не заподозрила. Ты отдаешь себе отчет? Ей осталось бы лишь броситься в воду.

– Она ничего не заподозрит, – сказала Франсуаза.

У нее не было ни малейшего желания приводить Ксавьер в отчаяние – вполне можно было уделять ей ежедневную порцию успокаивающих обманов. Отвергнутой, обманутой, не ей теперь оспаривать у Франсуазы ее место в мире.

Франсуаза посмотрела на себя в зеркало. В конце концов, каприз, непримиримость, непревзойденный эгоизм – все эти надуманные ценности разоблачили свою слабость, и победу одержали старые отторгнутые ценности.

«Я выиграла», – торжествующе подумала Франсуаза.

Она снова существовала одна, без помех, в сердце собственной судьбы. Замкнутая в своем пустом, иллюзорном мире, Ксавьер была теперь всего лишь бесполезным живым трепетанием.

Глава XVII

Глава XVII

Элизабет пересекла безлюдный отель и вышла в сад. Возле каменной горки с растениями, тень от которой окутывала их, сидели Пьер и Франсуаза. Он писал, она полулежала в шезлонге; никто из них не шелохнулся – живая картина, да и только. Элизабет застыла на месте: как только они ее заметят, все сразу изменится, не следовало обнаруживать себя, не разгадав их секрета. Пьер поднял голову и с улыбкой сказал Франсуазе несколько слов. Что он сказал? Рассматривать его белый спортивный свитер, загорелую кожу – это ничего не давало. За их жестами и выражением лиц истина их счастья по-прежнему была скрыта. Эта неделя ежедневной близости оставляла в сердце Элизабет такой же нерадостный привкус, как мимолетные встречи в Париже.

– Ваши чемоданы готовы? – спросила она.

– Да. Я зарезервировал два места в автобусе, – сказал Пьер. – У нас есть еще целый час.

Элизабет коснулась пальцем разложенных перед ним бумаг:

– Что это за сочинение? Ты начал писать роман?

– Это письмо Ксавьер, – с улыбкой ответила Франсуаза.

– Что ж, она не должна чувствовать себя позабытой, – сказала Элизабет. Ей не удавалось понять, почему вмешательство Жербера ничем не нарушило согласия трио. – Ты вернешь ее в этом году в Париж?

– Обязательно, – сказала Франсуаза, – если только действительно не будет бомбежек.

Элизабет посмотрела вокруг; сад нависал террасой над обширной зеленой и розовой долиной. Он был совсем крошечным; вокруг зеленых бордюров причудливая рука расположила раковины и огромные камни с неровными выступами; чучела птиц гнездились в сооружениях из раковин, а среди цветов сверкали металлические шары, стеклянные кабошоны, фигурки из блестящей бумаги. Война казалась такой далекой. Приходилось чуть ли не делать усилие, чтобы не забывать о ней.