А потом, несколькими годами позже, открытка с изображением серой стены, из-за угла которой льется свет. И на обороте пишет: Эта стена – мое состояние без тебя, а свернешь за угол, встретимся мы – и жизнь, яркая, настоящая.

Ты знаешь, сколь мало я помню из своей жизни, почти ничего. И что, как это ни банально, смерть наводит свою резкость на прошедшее, и картина эта нередко отличается от той, что жила-была до. Я только сейчас понял, какую большую жизнь я прожил с ней. Начиная с раннего, когда учил ее читать, писать, думать, смотреть, вести дневник. И потом вовлекал ее во все миры, которыми жил, и делал это безудержно, почти без поправок на ее возможности, возраст, силы. И отпускал как равную. И она возвращалась домой, где не очень-то находила отклик. Но мне казалось, что даже и хорошо – двумя мирами расти, с противоречием, но плодотворным. И такой же ошибкой было мое представление о ее круге друзей, при ее-то открытости, образе жизни, Москве. Оказалось, никого. А я обрушивал на нее все чудеса, но и все то, с чем трудно жить, и особенно в одиночку. А потом… ну ты знаешь, какие яркие годы у нее завертелись, если со стороны смотреть. Столько безоглядных авантюр, стран, романов, мужчин – хватило б и на десяток жизней. Со стороны, а на деле была совсем одна. Пока не встретила этого оксфордского мусульманина. И три года жила в небе с ним. Мне казалось, что потихоньку эта история сходит у них на нет. Мы с ней в то время были на расстоянии, близки по-прежнему, но – на расстоянии, и я не нарушал этой дистанции, думая, что установлена она ею. Так бывало уже, и в Москве, когда жили с тобой, тоже была с ней эта дистанция, ты помнишь. А отношения с матерью у нее не всегда ладились. При том что, конечно, любили друг друга, и потом мать действенно пыталась ее вытащить из этой депрессии, но могла и сказать ей в сердцах: осточертела ты со своей историей, когда уже освободишь нас от нее.

И вот еще что. Однажды в Крыму, когда ей было около четырнадцати, мы вышли ночью на гурзуфский пригорок, чтобы выбрать себе две звездочки на небе, рядом, чтобы всегда, где и когда бы мы ни были врозь, мы могли найти друг друга. И здесь, и после смерти. И было очень важно настроиться перед этим выбором, чтобы чувствовать действительную неслучайность в нем, и чтобы мы совпали, и еще чтобы это было такое созвездие, которое можно было всегда найти в небе. И выбрали, все получилось. И вот теперь я нашел ее письмо, там будет в конце.

Я тебя так понимаю! Все твои сомнения, опасения, какую ответственность ты на себя взял. Но не волнуйся, мы одно целое – семья, я в тебя верю, и этим все сказано. Спасибо вам с Майей за эти теплые добрые слова, сказанные по телефону, и больше ничего не нужно, они дороже всего. Кассиопея и наша с тобой звездочка повсюду следуют за мной, оберегают, словно ты, словно мы, вместе, навсегда. Возможно, через сотни тысяч лет там будем мы на веки вечные. Мечты, они исполнятся, я верю, и ты верь. Наша сила безгранична.