— Ничего, привыкнет, он у меня крепыш, — отец взял Степу за плечо и тряхнул, — густо замешан.

Настя подала Степе руку и шепнула:

— Сходи за меня в школу и узнай. Не забыли бы они написать.

Парень пообещался, посмотрел вслед Кириллу с Настей и отвернулся.

«В Озерки едут, Дуванское рядом, попутчики». Он хотел было сказать отцу, что поедет домой, но побоялся рассердить и смолчал.

VI. ДОМОЙ! ДОМОЙ!

VI. ДОМОЙ! ДОМОЙ!

— Пошли. — Отец заковылял на заводской двор, оплетенный рельсами, шумный и скрежещущий железом.

Степа неуверенно шагнул за отцом. В его уши ворвалась громкая, нестройная музыка прокатных станов, железнодорожной кукушки, вагонеток. Шел и думал, что на заводе идет постоянная тяжелая борьба человека с металлом. То железо прокатят, сплющат в тонкий лист, то, наоборот, железо искалечит человека.

Парень осторожно шагал через рельсы, боялся наступить на обрезки жести.

— Степка, что с тобой? Чего ты дрожишь и обходишь все?

— Боюсь.

— Боишься, да не впервой ведь. Нечего бояться.

— Железа боюсь.

— Одурел парень. Ну, смелей!..

— Ты чуть-чуть не сгорел.

— Вот невидаль. Пустые страхи, сгорают редко, и не от железа, а по своей неосторожности.

Отец шел спокойно, уверенно и даже весело. Он не понимал, что за страх может быть перед железом. Давно, когда впервые попал в цех, и он испытал нечто подобное этому страху, но двадцать лет труда стерли воспоминание. Он шел к заводу, металлу и к пламени, как к другу, с которым проведено много лет вместе, тысячи бессонных ночей, весь мир изменен до неузнаваемости.

Петр Милехин знал, что железо да рабочий пот и мускулы покрыли мир железной крышей, всюду проложили рельсы, делали перевороты и революции.

В каждом перочинном ноже, в иголке и гвозде он чувствовал капли своего здоровья, своего тела и любил и железных великанов, и железную мелюзгу нежной любовью. Не понимал он своего сына, а сын не понимал отца.