— Молибденовый блеск. Изумруд. Аквамарин. Яшма. Кварц. Колчедан медный…

Названия камней представлялись девушке словами красивой, удивительной песни, запоминались легко и быстро.

Степа ходил около витрин хмурый, он в сотый раз вспоминал слова Якуни: «Может, земное-то нутро не для нас приготовлено» — и думал: «Для кого же оно? Кому, кроме человека, нужны и понятны эти штуки?» Вспомнил Кучерова. Но встретить его нечаянно не довелось, а спрашивать, разыскивать постеснялся: что ему, ученому, старому, до меня, малограмотного мальчишки.

* * *

Настя и ее отец пробыли в заводе несколько дней. Старик нашел прежних товарищей по работе и навещал их. Он часто заходил и в цехи, подолгу бывал в них и все жалел, что стар и лишился силы.

— А то поработал бы у огонька. Люблю его, как это он железо, чугун, любой металл растопит в молочко. Сила, громадная сила, около него и человек сильней. — Кирилл стоял в шуме, грохоте и мраке цехов как зачарованный. — Вот она жизнь-то. Чует человек, що есть он, а там в полях и не заметишь, как умрешь. Оно, конечно, и поля, — оговаривался старик, — свой смысл имеют, зря их хулить не стоит, а и завод сердцу мил.

Настя бывала в цехах вместе с отцом, ее они пугали.

— Дочка, пламень-то, пламень-то, нет ему преграды! — Отец дергал Настю за рукав и тянул к пламени. Она же с опаской сторонилась. — Да не бойся ты, он благодетель наш, а не враг. И я впервой по-твоему сторонился от него, а со временем привык и полюбил.

Степа не ходил на завод, он тянул девушку в город, в лес, к пруду, на ближайшие горные вершины. В немногие дни, которые провели вместе, они обошли весь город с его площадями и садами.

Особенно понравился Насте остров среди пруда. Он был не велик, шагов сто в длину и шагов сорок в ширину, кусты лозняка сплошной оградой росли по его берегам, а посредине густая мягкая трава.

На острове был громадный черный камень с плоской вершиной. Кто его занес туда — неизвестно, может быть, он поднимался со дна пруда, когда-то был одинок, но со временем волны намыли вокруг него остров.

Степа брал у заводского сторожа лодку и вместе с Настей переезжал на островок. Лодку загоняли в заливчик, а сами ложились в тень от камня и говорили о своих маленьких делах. Когда им надоедала тень, они переходили на солнечную сторону или поднимались на вершину камня, откуда был виден город, пруд и завод, а вдали — зеленые полосы не то лугов, не то яровых полей.

— Степа, поедем вместе домой, а осенью вместе сюда! — заговорила как-то Настя.

— Вот тятька выйдет из больницы, тогда… — глухо откликнулся и не договорил парень. Его все сильней занимали думы о труде заводском и крестьянском, о полях и заводах. Якуня, вот он живет спокойно, для него ясно, что поля — главное. Рабочие на заводе тоже не думают, что важнее: знать, и для них ясно; а вот он попал в какую-то щель, из которой не может выбраться, и сердце его сначала тянулось к заводу, потом затосковало по пашням и по вольной, беззаботной речке Ирени. И все это наделала струя расплавленного железа, которая сожгла отцу ногу.