Кирилл еще из родной Вятки вынес убеждение, что ветры приносят и здоровье, и болезнь, и счастье, и горе, есть добрые и злые. По заводам давно уж так не думают, но Кирилл держался старых убеждений и всегда шептал какие-то слова, чтобы обезвредить ими злой ветер.

Он сильно боялся за свою дочь и опять напомнил:

— Закройте окно, холодит.

— И вовсе тепло, — отказалась Настя закрыть окно.

— Народ спать ложится, и я ложусь; нельзя при ветре, надует чего ни есть.

Тут Настя уступила и закрыла окно. Она села в угол, а Степа рядом. Ей был виден кусочек звездного неба, полоса гор и бегущие навстречу поезду облака.

Степе не было видно ни неба, ни гор, ни облаков. Он следил, как металось пламя свечи. То готово было погаснуть совершенно, то разгоралось ярким остроконечным язычком.

Вагон был полон людей и теней. Люди стояли, бродили, а тени смешно и беспокойно метались. Наблюдая за игрой теней, Степа заснул, и привиделся ему сон.

Будто схватили его, бросили в железную клетку, из которой нет выхода, и помчали. Клетка мчится, гремит, скрежещет и воинственно гудит. Хочет Степа освободиться, но выхода нет, сплошная стена, в которой всего одна небольшая щелка. Через нее виден мир и свет. Напрягает Степа все силы, грудь, плечи, руки, чтобы разорвать клетку, но она не поддается. Вот погас последний луч света, скрылось все: и горы, и небо, и огни — сплошной мрак.

Степе мучительно хочется вздохнуть воздухом, который струится над землей, увидеть свет; ему страшно, что он никогда не увидит его, и парень вскрикивает.

— Що с тобой? Испугался, сон видел? — спрашивает Кирилл.

— Страшно, сон… — Парень часто дышит, весь в поту.

— Глянь, красота-то!..

Через стекло видит Степа мир, свет, небо и готов разбить стекло, как последнюю преграду к ним, последнюю стенку страшной закупоренной клетки.

— На волю, на площадку.

— Душно тебе?

— Душно, скорей на волю!..

— Айда, коли так. — Кирилл выводит Степу на площадку вагона.

За ними выходит Настя. Стоят они у раскрытой двери, горный ветер опахивает их лица, врывается в грудь. Горы залиты лунным светом, в котором спуталось синее, желтое и голубое. Обнаженные вершины, кварцитовые осыпи, грани камней и выступы светятся мерцающим светом. Думается Насте, что из недр земли поднялись все самоцветные камни, им надоела вечная тюрьма, рассыпались по горам, радуются воле и миру. Пролежат они ночь, когда мир спит, а днем вновь спустятся в свою темницу.

Порывисто и жадно дышит Степа. После тяжелого сна, где теснота и мрак, ему несказанно дорог простор и свет.