Двенадцатилетний Лешка и семилетняя Анка сидели под кустом черемухи, где у Анки был свой «дом», и говорили о войне.

— С той стороны народ и с этой народ. Много народу, как снопов в поле, больше. И лупят друг друга чем попало. Вот тебе и война, — объяснял Лешка. — Да я покажу: я буду отбивать у тебя дом, а ты обороняйся.

Он отломил два черемуховых прута, один сестре, другой себе, и скомандовал:

— Хлещи меня! Хлещи изо всей силы!

Анка робко ударила брата, он ответил покрепче, затем кинулся на нее, вырвал прут, вытолкал из домика и начал там распоряжаться по-своему. Игрушки в одну кучу, цветы из баночек вон.

Видя, как рушат ее хозяйство, Анка горько заплакала. Лешка начал утешать ее:

— Без этого какая же война. При войне все еще не так летит!

— Ну и бросай свое. Я не хочу войны.

— А тут не спрашивают. — И Лешка разлегся на весь домик. — Ну, выгоняй меня. Сам я не уйду.

Тогда сестренка истошно закричала:

— Мама! Мама!

На крик появился отец.

— Ты? — спросил он, кивая на разорение.

— Я войну показывал, — начал оправдываться Лешка. — Потом я все сделаю. Лучше сделаю. Она пристала: скажи да скажи, какая война.

— Не хочу войны, не хочу! — завопила Анка.

Отец, горько усмехнувшись, взял Анку на руки:

— Ну замолчь. Лешка, устрой все, как было!

А когда тот устроил, обнял его другой свободной рукой и сказал:

— Ты ведь побольше — думай, что делаешь. Пора думать. Ну, пошли в дом.

У ворот уже стояла подвода. Петр, не спуская Анку с рук, сел на лавку. Лешке велел сесть рядом слева, жене справа, потом всех крепко обнял и задумался. Много бы надо было сказать, но что успеешь в одну-две минуты. На всю жизнь не научишь, только запутаешь. Петр вздохнул, трижды поцеловал всех и сказал коротко: