Светлый фон

Федотка в тот же час связал из трех бревешек салик и сплыл по Вогулке в завод. А управляющий уже несколько раз спрашивал, явился ли богохульник. Когда Федотка шел по коридору заводской конторы до кабинета управляющего, все, кто встречался, оглядывали его с особым интересом, как невиданного зверя. А раньше идешь — будто нет тебя, лезут напрямик, отпихнут локтем, плечом, обругают: чумазый медведь.

Парень не догадывался, что требуют его из-за «святых» камешков, но ждал все равно неприятность. Управляющий редко делал приятное рабочим. Федотка струсил, в теле появилась неловкость, в кабинете управляющего, по навощенному паркету ноги скользили как на льду.

Толстый, круглый, весь гладко выбритый, в зеленом мундире, точь-в-точь большущий арбуз, управляющий сидел за конторским столом, перехватывая из руки в руку дубовую линейку длиной с полметра.

— Ты Губанов Федот? — резко, словно арбуз треснул, спросил управляющий.

— Я.

— Если еще будешь соваться в чужие дела, я прогоню тебя! — и раз по столу линейкой. — Дам тебе волчий билет, — два по столу линейкой. — Скажи всем, что никаких камней не возил в монастырь, все это выдумал, наврал!

— Ничего не выдумывал, возил. Спроси монаха Паиса! Ему возил, — твердо сказал Федотка. Его взяло зло, что ему пришивают лож, обман, и зло придало ему храбрости. — Не один год возил.

— Монах Паис — богохульник, пьянчуга. Он за свои проделки загремел в Сибирь.

— И Платон-молчун тоже базарит галькой, выдает ее за святую.

— Молчать! — Управляющий вскочил, покраснел — вот лопнет, застучал линейкой, как солдат в барабан. — Сегодня же становись к домне! И если вякнешь что богохульное — в Сибирь упеку!

«Управляющий не знает географию», — подумал Федотка, потом сказал:

— Мы и так в Сибири.

Железновский завод стоит на сибирской стороне Уральских гор.

— Учить вздумал, щенок. Пошел вон! — Управляющий махнул линейкой.

У Федотки вдруг обожгло висок, кабинет управляющего пошел кругом, и закачался, полетел книзу портрет царя, вместе со стеной, на которой висел.

Федотка выбежал из конторы на улицу, остановился, зажал висок ладонью, почуял кровь.

«Линейкой, дубовой линейкой по виску. Но подожди, будет и тебе жарко! — Федотка сжал кулаки. — И тебе пустим кровушку!»

Вечером к Губановым в дом пришел заводской поп и сказал, что за богохульство и ложь он налагает на Федотку божье наказание — в первое же воскресенье парень должен прийти в церковь и перед всем народом сказать, что про торговлю «святыми» камешками он все выдумал, где брал их Паисий, где берет Платон-молчун — про это ничего не знает.