— И царю каждый день, — дивовался Федотка. — Как же ты отдаешь ему, царь-то далеко ведь?!

— Через кабак, через водку. Кабак-то — царева лавочка. Я каждый день покупаю бутылку причастия. Сколько от меня прибытков царю. Потом, брат Федот, прими во внимание, что я в нашем деле — купец, хозяин, а ты — мой работник. Кому полагается больше?

— Не полагается, а попадается, — поправил монаха Федотка.

— Будь по-твоему, попадается. Кому? Купцу, хозяину.

Это Федотка знал твердо, видел постоянно и везде.

— Царю меньше плати, пореже принимай причастие, — сказал он. — Каждый день платить царю накладно, грешно, неправедно. Сами монахи так проповедуют, слыхал я.

— Проповедь — одно, а жизнь — другое. Праведная жизнь жесткая и горькая. Она — черный хлеб из гнилой муки, кислый квас, картошка в тулупах, чай без сахару, сон на голых досках без одеяла, без подушки. А грешная — каждый день мясо, рыба, вино, сладкий чай, мягкая, пуховая постель.

Федотка твердо стоял на своем: дешево, за прежнюю плату не стану возить. Монах прикинул: если не надбавить Федотке, он и в самом деле откажется работать. И как, чем тогда заткнуть ему рот? Разнесет парень по всему заводу и про «святые» камешки, и про каждодневное причастие Паисия, и все пьяные словеса его. Нельзя выпускать парня из своих рук. И монах положил четвертак за тележку.

* * *

Паисий в чем-то провинился или не угодил кому-то, и его переправили из монастыря в дальний скит на покаяние. Продавать «святые» камешки поставили монаха Платона, совсем не похожего на Паиса. Паис был волосат, как нестриженый пудель, в пьяном виде весел, болтлив, а Платон лыс, безбород и всегда сердито молчалив.

Федотка несколько раз усиленно вертелся около него, ждал, что монах заговорит о камешках. Но молчун Платон делал вид, что не замечает его. Тогда Федотка заговорил сам:

— Камней-то надо? Могу привезти.

— Каких камней? — Платон сердито насупился.

— С Вогулки, которые за святые продаешь.

— Ты, сын, неладное говоришь.

— Я все время возил Паису.

— Ты и попутал его. Бес ты, сатана. Сгинь, сгинь! — Монах начал быстро крестить Федотку.

— Бес… чего выдумываешь. Федотка Губанов, заводской, всяк меня знает. Сам, что ль, будешь таскать камни?

— Замолчи, сатана! — Платон замахнулся на парня. — Я тебя!.. — и медленно, борясь с собой, опустил руку.

— Моими торгуешь. Эти я еще навозил Паису! — крикнул Федотка и убежал за ворота.