Зашли в часовню. Паис приподнял одну из половиц и спросил:

— Кто полезет вперед?

— Ты.

Спустились по деревянной лестнице в тесный подземный коридор и долго пробирались ощупью в полной темноте. На другом конце коридора поднялись по лестнице, приподняли деревянную потолочину и очутились в другой маленькой часовенке на краю монастырского двора, среди могильных холмиков и памятников.

Выползли из часовни, огляделись. В главном соборе мерцали свечи и лампады, оттуда слышалось ленивое, заунывное пение.

— Братия вся там, — шепнул Паис. — Пока господь бог милует нас.

На колокольне под самыми колоколами Федот заметил одинокого монаха, который, склонившись на перила, глядел вниз.

— Увидит?

— Не увидит: слепой звонарь. Здесь в звонари всегда слепцов ставят.

— Почему?

— У них звон душевней, сердцещипательней. Зрячий расплескивает свою жизнь, свою душу по всему обольстительному миру, а слепец и сам ничего не может и другим не нужен, у него вся душа, вся жизнь в слух идет, в музыку. Слепцы — самолучшие звонари и певчие.

— Правильно сказано: век живи, век учись — и все равно дураком помрешь. Ох и правильно же! Не в бровь, а прямо в глаз, — со вздохом прошептал Федот.

— Кому в глаз-то? — спросил Паис.

— Нам, дуракам. Твою рясу с камилавкой оставили там, где ты сбросил их, не подумали, что могут пригодиться. Сейчас бы мне их, такого сотворил бы из себя монаха.

Федот подозревал, что в монастыре готовится заговор против Советской власти, но раскрыть его не умел. Вот пробрались в монастырь, а дальше что делать? Посидеть среди могил и обратно? Поискать оружие? Но заговорщики не выставляют оружие напоказ. Не до розысков оружия Федоту и Паису, самим бы укрыться поверней, не то повалят монахи после бдения и накроют их.

Перебрались ближе к собору поглядеть, кто молится, нет ли подозрительных; спрятались в кустах акации.

Звонарь ударил в колокол, конец бдению. Черной, как дым, волной повалила из собора монашеская братия. Вышел игумен в окружении большой толпы сановитых монахов и богато одетых мирян.

Когда прошли все, Паис спросил Губанова:

— Видел?

— Кого?