— Чей там? Отца, может, я знаю?

— Нет, отца моего ты не знаешь. Я и сам его не знаю, да и матери никогда не знал. Подкидыш я.

— А, вон оно какое дело.

— Закурим? — Парень развернул кисет и оторвал тесемку бумажки.

— Мы не курящи. Рановато ты за эти премудрости взялся.

— От одинокой жизни, от забот.

— Ишь какой большой! — Мужик рассмеялся. — Заботы одолели.

— И не маленький. В тысяча девятьсот десятом году нашли меня в крапиве грудного. А теперь какой год?

— У нас девятьсот двадцать пятый, — сказал мужик. — У вас, может, другой?

— Тот же. Вот считай, сколько я годов на своей спине ношу!

— Нам это ни к чему. А дорога в Хохлы есть. Скоро будет тропа влево — иди по ней.

— Спасибо за справочку! Теперь разберусь, когда-то хаживал.

И разминулись.

«Завернем, что ли, в Хохлы, а? Как ты думаешь, Ерошка? — говорил парень сам с собой. — Зайдем. Хоть с Денежкина камня на мир взглянем». И он повернул тропой влево, перешел широкую лесную прорубь и затерялся в густом и высоком бору, до которого, видно, никогда не касался топор.

Узенькая тропа виляла между скал, обходила небольшие горные озерки с черной водой. Если взять эту воду в стакан, в ведро, то она чиста и прозрачна, как воздух, в озере же черна потому, что обступил ее густой черный лес. Сосны и кедры теснились к тропе, как неисчислимая армия. Редко-редко среди них стояли елки, и были они, как покойники, в белых лохматых саванах, с корня и до вершины кутали их густые серебряные мохнатые лишайники. Голубой шлем неба едва просвечивал сквозь густые вершины дерев.

Запрыгала тропа с камня на камень, с уступа на уступ, пошла круто вверх. Лес сразу помельчал и поредел, на земле всюду лежал мягкий толстый желто-зеленый мох.

Лес остался позади, тропа черным кольцом легла на самую вершину Денежкина камня.

«Ух и вышина! Спарился я». — Ерошка сделал несколько глубоких вздохов и выбросил усталость.

Вокруг него летал горный ветер-стригун, под ногами у него Денежкин камень — гора в полтора километра высотой, а кругом — потоп, океан лесов. И бежит по этому океану рябь — то пошатываются верхушки деревьев.

Направо видно на три дня ходьбы, налево — столь же, вперед — не меньше, а назад повернись — такая же даль. Среди потопа лесов раскиданы будто стекла, будто обрезки белой жести — далекие заводские пруды.