— Чего же ко мне пришел, к кулаку и грабителю?

— Надо этак.

— Бери, фулиган.

Прошла страда, начали молотить и продавать свежий хлеб, делать покупки.

В праздники и кооператив и лавка Аверьяна ломились от покупателей, никак не могли вместить всех. Ерошка торопился со своей работой, пришла пора действовать, наконец доделал и принес доску домой, спрятал от тетки Серафимы. В канун Семенова дня Серафима, уходя спать, сказала Ерошке:

— Кончил свои затеи?

— Кончил.

— Вот и хорошо. Куда спокойней, и народ забывает, не будет пальцем тыкать. Меня уж измучили всю: «Да зачем ты держишь его, да что не выгонишь?»

— Я могу уйти.

— Не гоню ведь я. Теперь, коли бросил затеи, живи, рада буду: помощник, кормилец вместо дедушки покойника.

Ерошка не мог вполне заменить хозяина в доме, но все же помогал старушке Серафиме: жал, молотил, косил, готовил дрова.

Легла Серафима спать, а Ерошка взял доску и ушел. Долго ходил и вернулся без доски.

Семенов день — базарный день в Хохловке. Наезжает много народу со всей округи, шибко идет торговля.

Рано утром открыл свою лавку Аверьян, встал за прилавок довольный, улыбчивый, масляный:

— Будет ходкая торговля.

Рядом с Аверьяном жена и дочь, они пришли помогать ему.

Гудит по улице народ, валит в кооператив, валит мимо Аверьяновой лавки, взглядывает на нее, смеется. Нет народа у Аверьяна, никого он не может дождаться. Тогда выходит на крыльцо и говорит в толпу:

— Торговля открыта, можно заходить.

— Ну что же, можно зайти, — отвечают из толпы и валят к Аверьяну.

Полна уж лавка, весь прилавок закидан товаром. Смотрит народ товар, трогает, а брать никто не берет.