Виден Полюд, но дойти до него не просто: кругом леса, нет троп, и можно так заплутаться, что не выйдешь ввек.

Я знал это и в Говорливом начал искать проводника. Меня послали к Трофиму Бодрых.

— Иди прямо к нему, к Трофиму, он сведет; он у нас все тропы к Полюду знает, сотни раз хаживал, клады все искал, да, видно, не посчастливило, бедняком живет по сей день.

Трофим, искавший клады, жил и вправду небогато, в разваливающемся домишке без двора и хлевов. Он выслушал меня и согласился:

— Это мы можем. Что касаемо на Полюд, никого и не спрашивай, окромя Трофима. Только знаешь, милый человек, это ведь рубль стоит.

Я тут же отдал Трофиму рубль.

Мужик натянул пониток, вскинул за плечи ружьецо, взял краюху хлеба, и мы пошли. За селом Трофим спросил меня:

— На Полюд, говоришь, а зачем?

— Взглянуть хочу, какой он, и на Урал с Полюда посмотрю.

— Спроста, значит, поглядеть? — И бородатое лицо Трофима искривилось хитренькой улыбочкой.

— Да, спроста.

— А я думал по делу, поискать что ни есть; рассказов про Полюд много ходит, только все зряшные.

— Что клады там схоронены? Я кладов не ищу.

Трофим усмехнулся откровенней — он не поверил, что я не ищу кладов, и сказал:

— Коль ради простого интересу идешь, тогда не на Полюд надо, а к Говорливому камню. Слыхал?

— Да разве он здесь? — Я знал, что Говорливый камень около города Верхотурья[21].

— Здесь, виден. — Трофим показал на высокий берег Вишеры, где стояли голые темные утесы. — Полтинничек накинешь, сведу.

Я добавил Трофиму полтинничек. Часа полтора шли мы лесом, прыгали через валежник, пробирались в зарослях ельника и наконец выбрались к Вишере. Трофим остановился, повернул лицо к голым утесам и сказал:

— Вот отседа. Я говорить буду, а ты слушай!

Слова Трофима кто-то повторил отчетливо и громко.