– Возможно, – нерешительно проговорил Вивальдо, вспоминая ночь, проведенную на крыше с Гарольдом и прикосновение его рук, – я пережил бы то же самое, что ты с Кэсс, если бы переспал с мужчиной, который бы этого хотел, только из симпатии к нему.

Эрик улыбнулся довольно мрачно.

– Не уверен, что твое сравнение удачно. Секс – слишком интимная сторона нашей жизни. Знай, если ты ложишься в постель с мужчиной только потому, что он этого хочет, ты не несешь за этот акт никакой ответственности, то есть ты, короче говоря, можешь оставаться в постели совершенно пассивным. Работать будет он. А ведь пассивная роль необычайно соблазнительна для многих мужчин, возможно, даже для большинства.

– Ты так думаешь? – Вивальдо опустил ноги на пол и сделал большой глоток виски. Взглянул на Эрика, вздохнул и расплылся в улыбке. – Все, что ты говоришь, звучит довольно сурово.

– Так мне видится с моей колокольни. – Эрик поморщился, откинул голову и глотнул виски. – Может быть, мои стенания объясняются тем, что раньше я хотел верить: где-то кому-то живется и любится легче, чем мне. Возможно, было бы легче считать себя гомиком и приписать этому все свои несчастья.

Воцарилось молчание – сродни холоду. Мужчины смотрели друг на друга со странной враждебной напряженностью. Во взгляде Эрика еще читался великий вопрос, и Вивальдо отвел глаза в сторону, как отводил их от зеркала. Встав, он направился к кухонной двери.

– Так ты думаешь, тут нет большой разницы?

– Не знаю. А разница дает какую-нибудь разницу?

– Как сказать, – отозвался Вивальдо, постукивая пальцем по петле двери. – Мне кажется, между мужчинами и женщинами идет игра повеселее. И физически проще. – Он бросил быстрый взгляд на Эрика. – Разве не так? Кроме того, – прибавил он, – существуют еще дети. – И он опять вскинул на Эрика глаза.

Эрик рассмеялся.

– Физически проще… Кто об этом думает? Любовь всегда найдет способ проявить себя. А что касается «игры повеселее», то я как-то никогда не думал о жизни в терминах бейсбола. Может, это подходит тебе. Но не мне. А если тебе нужны дети, ты можешь сделать их за пять минут без всякой любви. Если бы все дети рождались от большой любви, то-то была бы красота, дружище, мир превратился бы в рай.

Внезапно Вивальдо почувствовал, как где-то внутри у него, против воли, зарождается ненависть к Эрику, он сопротивлялся этому чувству, борясь с ним, как с приступами тошноты.

– Не могу понять, – сказал он, – то ли ты всех хочешь представить такими же несчастными, как ты, то ли мы сами по себе несчастны.

– Зачем же так ставить вопрос, дружище? Ты вот счастлив? Твоя жизнь не имеет никакого отношения ко мне, к моему существованию, к моим мыслям, к тому, насколько несчастен я, так вот скажи, счастлив ли ты?