– Там, в джунглях? – насмешливо спросил он.
– Да. Там, в джунглях, – черную, трусливую… такую, какая я есть на самом деле.
Вспышка охватившего его гнева погасла при этих словах, погасла так же быстро, как и зажглась.
– Иногда, – проговорил он тихо, – меня тоже посещают ностальгические чувства, Ида. – Вглядевшись в ее темное печальное лицо, он вдруг впервые представил себе, какой она будет в старости. – Я не могу понять одной вещи, – сказал он. – Ты постоянно обвиняешь меня в том, что я терроризирую тебя из-за цвета твоей кожи. Но ты ведь делаешь то же самое, изо дня в день напоминая мне, что я белый. Разве ты не понимаешь, что причиняешь мне боль? Ты как бы держишь меня на расстоянии. А я хочу только одного: быть частью тебя и чтобы ты тоже стала частью меня. Плевать мне на цвет твоей кожи – будь ты хоть в полоску, как зебра.
Ида рассмеялась.
– На самом деле все не так. Но ты говоришь неглупые вещи. – Помолчав, она прибавила: – Если я держу тебя на расстоянии, как ты выразился, то только чтобы уберечь…
– От чего еще уберечь? Да я и не
– Кроме того?
– Не верю я тебе. Не верю, и все. Ты хочешь уберечь себя. А меня предпочитаешь ненавидеть, потому что я белый, потому что так проще.
– Я не ненавижу тебя.
– Тогда почему твердишь всегда одно и то же? Почему?
Она помешала почти готовый рис, взяла дуршлаг и поставила его в раковину, потом повернулась к Вивальдо:
– Все началось с того, что вы,
– Послушай только себя! Вы, белые!
– …ничего не знали о Руфусе…
– Конечно, потому что мы белые…
– Нет, потому что он черный.
– Да брось ты! И почему мы каждый раз в своих спорах поминаем Руфуса?