– Я начала тебе кое-что рассказывать, – сказала она спокойно, продолжая смотреть на него.

Он глотнул еще виски и закурил.

– Ладно. Пожалуйста, продолжай.

– У меня тоже черная кожа, – проговорила она, помолчав и усаживаясь за стол рядом с ним, – и потому я знаю больше о том, что случилось с моим братом, чем ты. Все разворачивалось на моих глазах. Я была всему свидетелем. Он не заслужил такого конца. С этим мне особенно трудно смириться. Он был очень красив. Большинство людей на этом свете некрасивы. Я наблюдательна и знаю. Но он-то этого не знал, ведь он был гораздо лучше меня. – Она замолкла, тишину нарушали только шум дождя за окном да шипение сковородки. – Он, например, любил нашего отца. Любил всей душой, в отличие от меня. Наш отец – всего лишь сломленный человек, любящий пошуметь, надраться и слоняться возле парикмахерских… не знаю, может, все это ему и не очень нравится, но другого он просто не знает… еще вкалывал за гроши да играл на гитаре для своего единственного сына по воскресеньям. – Она снова замолчала и улыбнулась. – Эти воскресенья проходили совсем неплохо. Так и вижу перед собой отца – сидит, выпятив живот, и перебирает струны, пытаясь научить Руфуса родным песням, а рядом с ним сам Руфус, рот до ушей, подшучивает беззлобно над отцом и подпевает. Думаю, у отца не было дней счастливее этих. А теперь ему и петь некому. Он гордился Руфусом и сам купил ему первую ударную установку.

Вивальдо чувствовал: сейчас она не пытается отгородиться от него, а, напротив, посвящает в свои сокровенные мысли. Он внимательно слушал, пытаясь представить то, что так хорошо видела она, почувствовать то, что волновало ее. Ему хотелось знать, насколько время стерло в ее памяти отдельные детали. И еще – как выглядел Руфус в те дни, когда жажда жизни переполняла его, а надежды еще не поблекли.

Ида помолчала, слегка подавшись вперед и глядя вниз, локти ее упирались в колени, пальцы непрерывно теребили колечко.

– Когда Руфуса не стало, свет померк в нашем доме. Поэтому я и не смогла оставаться там. Но и раньше я подумывала о бегстве. Что меня там ожидало? Только один путь – тех девушек, за которых некому заступиться. А я не хотела повторять судьбу этих несчастных. Я надеялась, что Руфус поможет мне, знала, что он все для меня сделает, как и я для него. Мне даже и в голову не приходило, что может быть иначе. Я твердо верила, что выберусь оттуда.

Ида поднялась со своего места и подошла к плите. Сняв рис, промыла его и, поставив доходить на пару, прикрыла сверху дуршлаг полотенцем. Затем перевернула отбивные и вернулась к столу.