– Если ты всего лишь бедная невежественная чернокожая девушка, пытающаяся выжить в этом мире, то мне не хотелось бы иметь дело с тем, кто вбил тебе это в голову.
– А ты никогда ничего не узнаешь. Ты что, думаешь, женщины говорят всегда правду? Вовсе нет. Они не могут. – Она отошла от него и пустила воду, загремев еще одной сковородкой; потом зажгла огонь и бросила в его сторону насмешливый взгляд. – Да мужчинам правда и не понравилась бы.
– Не очень ты жалуешь мужчин.
Она ответила:
– Не могу сказать, что достаточно хорошо знаю их. Тех, которые могут зваться мужчинами, почти не встречала.
– У меня-то хоть есть надежда?
– Есть небольшая, – проговорила она все так же насмешливо. – У тебя еще кое-что получается.
– Что ж, – сказал он, – видимо, это самая приятная вещь, которую ты мне за все время сказала.
Ида рассмеялась, но смех прозвучал как-то печально. Во всем ее облике ощущалось сегодня какое-то трагическое одиночество, и он, присматриваясь к ней, невольно тяготился этим. Она словно почувствовала это:
– Бедняжка, Вивальдо. Я очень мучаю тебя, правда, дорогой?
– Я не жалуюсь, – осторожно произнес он.
– Это правда, – сказала она, перебирая рис. – Я много чего болтаю. У меня язык как бритва, но ты ведь смирился?
– Может, – спросил он, – я слишком со многим мирюсь?
Нахмурясь, она бросила промытый рис в кипящую воду.
– Может быть. Черт побери. Не думаю, что женщины вообще знают, чего хотят, ни одна нипочем не знает. Взять хоть Кэсс… Хочешь чего-нибудь выпить перед обедом? – неожиданно спросила она.
– Конечно. – Он достал бутылку, стаканы и вытащил лед. – Что ты имеешь в виду, говоря, что женщины не знают, чего хотят? Разве
Ида нарезала помидоры в огромную салатницу, она все время искала себе какое-то дело.
– Конечно нет. Раньше думала, что знаю. Была уверена. Теперь той уверенности больше нет. – Она помолчала. – И поняла я это только… прошлой ночью. – Она бросила на него насмешливый взгляд, передернула плечиками и принялась яростно резать еще один помидор.
Он поставил один стакан ближе к ней.