– Не знаю, – признался Байрд и потер подбородок. – В кабине какие-то проблемы возникли, что неудивительно. По-моему, у Спенсера жуткий стресс. Он ведь за всех нас в ответе.

– А сколько нам еще лететь?

– Понятия не имею. Совсем потерял счет времени. Но если мы не сбились с курса, то уже недолго. Такое ощущение, что мы несколько суток уже летим.

Пейдодна спросил как можно тише:

– А сами-то вы что думаете, док? Есть у нас шанс?

Байрд раздраженно и устало взмахнул рукой.

– Что меня-то спрашивать? Думаю, что какой-то шанс есть всегда. Однако держать самолет в воздухе и с учетом всех сопутствующих факторов посадить его так, чтобы он не разлетелся на кусочки, – это совершенно разные вещи. Думаю, что это даже мне ясно. Как бы то ни было, это очень скоро станет ясно и всем остальным.

Он присел на корточки и посмотрел на миссис Чайлдер, нашел под пледом ее руку, пощупал пульс и отметил ее заострившееся лицо, иссохшую кожу, частое неглубокое дыхание.

– Неужели вообще ничего нельзя сделать, доктор? – хрипло спросил ее муж.

Байрд посмотрел на закрытые запавшие глаза женщины и медленно проговорил:

– Мистер Чайлдер, вы имеете право знать правду. Вы человек разумный, так что скажу напрямик. Самолет летит на максимально возможной скорости, но ваша жена в критическом состоянии. Прошу вас понять, – тщательно подбирая слова, продолжил доктор, – я сделал все, что смог, и продолжу оказывать помощь, но мои возможности ничтожно малы. Чуть раньше я мог бы сделать ей морфий, чтобы облегчить страдания, но теперь, если вам от этого полегчает, об этом за нас позаботилась сама природа, лишив ее сознания.

Чайлдер наконец смог ответить:

– Зря вы так говорите. Что бы ни случилось, я вам очень благодарен, доктор.

– Мы все благодарны, – с воодушевлением вставил Пейдодна. – Никто бы не смог сделать больше вас, док. Просто чудо – вот что я вам скажу!

Байрд слабо улыбнулся, коснувшись ладонью лба женщины, и с горечью проговорил:

– Добрыми словами сути дела не изменишь. Вы мужественный человек, мистер Чайлдер, и я вас уважаю, однако не стоит обманываться.

«Вот он, момент истины, – подумал Байрд. – Я знал, что он наступит этой ночью, и в глубине души понимал, каким будет ответ. Таков вкус горькой правды. Без романтики и героики. Никаких радужных картинок: каким ты себе кажешься, каким хочешь выглядеть в глазах окружающих. Вот она, правда. Через час все мы с огромной вероятностью можем погибнуть. По крайней мере умру тем, кто я есть: жалким, ни на что не годным неудачником. «Когда момент настал, он спасовал». Великолепный некролог».