— Вы всем показываете эти семечки?

— Да нет… Вообще-то Иннокентий Дмитриевич очень не любит экскурсантов и редко разрешает пускать их. Только школьникам не отказывает.

Потом они вернулись в зал, и Шанталь увидела, как работает Кент.

(Года через полтора она, посмеиваясь, будет рассказывать ему:

— Ты был как генерал среди лейтенантов и капитанов. Тебе что-то показывали, почтительно поясняли, ты ненадолго задумывался, изрекал что-нибудь, а они тут же кидались исполнять. И ни единого возражения!

Кент улыбнулся:

— В таких ситуациях возражать обычно нечего.

— А мне казалось, что ты ужасно строгий начальник и они просто боятся тебя…)

Кент издали увидел ее и кивнул. Лицо у него было недовольное, он, морщась, выслушивал чьи-то виноватые объяснения.

(— Вот тогда я и начала догадываться, что безнадежно втюрилась в тебя, — нарочито грубоватым тоном продолжала Шанталь. — Если за день до этого у меня было желание только забраться к тебе в постель, то тут появилось другое — захотелось заглянуть тебе в душу…)

Потом как будто нашлось объяснение тому, что происходило с ней. Шанталь уже так долго вращалась в «киношном» мире, где многое было ненастоящим, бутафорским — и отнюдь не только декорации, — что невольно усвоила тот удобный взгляд на мир, когда при встрече едва ли не с каждым новым человеком задаешься вопросом: а кого он играет? И на такой взгляд у Шанталь, как ей казалось тогда, были основания. Все вокруг нее кого-то изображали. Преуспевающих дельцов, непризнанных гениев, несчастных влюбленных, мрачных меланхоликов, — да и кого только не играли да этой огромной кинофабрике… Шанталь и сама не раз ловила себя на том, что играет не только на съемочной площадке, но и в повседневной жизни, — этакую «роковую» женщину, чуть ли не «секс-бомбу», любительницу выпить и побеситься…

И вдруг человек, который никого не играл, просто был самим собой.

Сначала Шанталь показалось, что на Кента не могла не действовать атмосфера явного и всеобщего «пиетета» — так она выразилась про себя, — и искала на его лице следы игры в «большого начальника» и «незаменимого специалиста». Но никаких следов не было, как не было и самой игры. Кент выглядел «обыкновенным смертным», усталым и слегка раздраженным человеком, вынужденным заниматься не слишком приятной для него работой. И вряд ли сознание того, что никто, кроме него, эту работу сделать не мог, приятно щекотало его самолюбие… Только через полчаса он нашел время подойти к ней и спросить:

— Устали?

— С чего мне уставать?

— Жарко здесь. Вы бы погуляли пока, что ли.