Кент через полчаса уехал, так и не увидевшись с Мариной — она заперлась в спальне и до вечера не открывала. А часов в восемь вдруг с грохотом выметнулась оттуда, принялась запихивать в чемодан вещички — кофточки, юбки, трусики и зачем-то теплейший норвежский свитер, — стоял на дворе тридцатиградусный июль.

— Куда это ты собралась? — как можно спокойнее спросила Софья Михайловна.

— Куда-нибудь, — мрачно, исчерпывающе ответила Марина.

— Будет дурить-то…

— Я дура?! — взвилась Марина. — Вы больно умные! Доктора, лауреаты! Ну и сиди тут, умная, а я, дурочка, поеду!

Впервые Марина была так груба с ней. Софья Михайловна помолчала и со вздохом согласилась:

— Ладно, поезжай. Когда вернешься?

— Когда-нибудь.

— Надо же отпуск оформить.

— Через неделю, — наконец выдавила из себя Марина.

— Подождала бы до утра, — посоветовала Софья Михайловна.

— Да что я вам, девочка несмышленая? — окончательно вышла из себя Марина. — Пропаду на ночь глядя?

Вернулась она в следующее воскресенье к ночи, похудевшая килограмма на четыре — юбка на ходу сваливалась. Где была, так и не рассказала. Стала безбожно курить, появилась у нее неприятная привычка не отвечать на вопросы и без причины пристально смотреть в глаза. Через два месяца она спокойно заявила, что ей надо уехать «на пару дней». Потом уж Софья Михайловна догадалась, что Марина сделала аборт.

И еще с полгода прошло, пока она стала разговаривать с Кентом нормально.

Перед дверью кабинета Марина приглушила цокот каблуков — знала, что мать шума не любит, — вошла осторожно, взглянула внимательно и чуть виновато, заторопилась:

— Извини, ма, но уже девятый час.

— Ну и что?

— Все равно ты скоро закончишь. — Марина присела на ручку кресла, обняла мать сильной горячей рукой, навалившись на плечо большой грудью. — Только не сердись, ма… Я проваландалась и ничего не успела купить, а дома жрать совершенно не́ хрена…

Да, изысканностью стиля доченька не отличалась. По крайней мере, в разговорах с ней. Правда, Софья Михайловна не была уверена, что Марина не «придуривается».