— Съездим куда-нибудь?

— Да я и сам хотел предложить. Шашлычок сотворим?

— Ну конечно.

Подлетела к их столику Марина в паре с желтоволосым юнцом, залихватски подмигнула Кенту и матери — знай наших! — и вдруг резко остановилась, сбросила с себя руки желтоволосого и, ничего не сказав ему, села рядом с Кентом.

— Лихо ты… с кавалером, — неодобрительно заметил он.

— А, — отмахнулась Марина, закуривая, — таких кавалеров у меня, знаешь…

— Погоди, присушит какой-нибудь — сама побежишь.

— Как твоя актриса?

— Однако язвочка вы, Марина Леонидовна…

— А ты не знал разве?

— Я тебя такую не рожала, — серьезно сказала Софья Михайловна.

— Какая есть. Хотите — любите, хотите — нет.

— Да куда денешься, придется любить такую, — улыбнулся Кент.

— То-то, — хмыкнула Марина. — Налей-ка лучше коньячку, выпьем за встречу. Да не жадничай, закажи еще, что эти капли при наших весовых категориях!

Кент только головой крутнул. Марина засмеялась.

— Ничего, доктора, терпите. Я, в конце концов, ваше произведение. Недоглядели, недовоспитали, а перевоспитывать, наверно, и поздно уже, а? — задиристо щурилась она на Кента, будто приглашала: «Ну, поучи уму-разуму, повоспитывай, а я послушаю».

То ли она сама была смущена своей бурной радостью от встречи с Кентом, то ли раздосадована ворчливым тоном матери и ее неодобрительными взглядами, но весь вечер задиралась, насмешливо хмыкала, пила коньяк наравне с Кентом — Софья Михайловна только пригубила — и танцевать больше не пошла, отказывая всем небрежно, не поворачивая головы. А когда вышли из ресторана, Марина вдруг затихла, крепко ухватившись за руку Кента, и промолчала всю дорогу до дома. На лестнице неожиданно спросила:

— А признайся, Кент, обратно, сюда, к нам, — намеренно четко перечисляла она, — не тянет?

— Тянет, — серьезно сказал Кент. — А что?

— Да ничего, — вздохнула Марина и, едва войдя в комнату, спросила: — Будем ложиться?