— Может, тут еще какой, а? Мы за Колпаком, а тут Ковпак.

— Кто его знает, Федь…

Они поняли, что Ковпака им не догнать, и повернули назад к железной дороге.

12 ЗДРАВСТВУЙ, КОСТЯ!

12

ЗДРАВСТВУЙ, КОСТЯ!

В Елисеевские лагеря Лида Суслина вступила, как в неведомый мир, — с любопытством и тревогой. Здесь удивляло многолюдье: окрестности городка кишели солдатскими подразделениями. С утра до вечера она видела марширующие взводы — остриженные головы, видавшее виды обмундирование, ботинки с обмотками. Были здесь и Лидины ровесники, и люди постарше, и пожилые, годившиеся ей в отцы. Казалось, строй, одежда и невеселая солдатская сосредоточенность стирали различия между ними.

Кости Настина нигде не было видно, да и попробуй найди кого в такой массе. А тут и искать не положено.

В лагерях готовили пополнение для действующих фронтов — это было здесь главное. Остальное считалось второстепенным: неуют, худосочная продовольственная норма и другие лишения. Лагерную педагогику определяли неумолимые обстоятельства: враг окружал Ленинград, исподволь готовил новое наступление на Москву, рвался по горящему Сталинграду к Волге…

Переход к быту Елисеевских лагерей потребовал от Лиды крайнего напряжения душевных сил. Она боялась, что не выдержит армейских тягот. Ей было до боли жаль свою утраченную вольность и несостоявшуюся студенческую жизнь. Она тайком плакала по ночам, лежа на разбитом соломенном матрасе. Тогда ее неотступно сверлили одни и те же мысли: и все-то у нее плохо, и неизвестно, для чего она живет. И как это ей втемяшилось пойти в армию? Она и раньше не верила в армейскую романтику, а теперь на личном опыте убеждалась, что была тогда права.

Пока она предавалась отчаянию, бежали дни. Она понемногу смирялась со своим положением, поношенная одежда и стоптанные кирзовые сапоги переставали шокировать ее. В конце концов не одна она носила такую форму, и другие девушки были одеты точно так же.

Но два человека в ней продолжали упорную борьбу: один раскаивался в содеянном, припоминал минувшие радости, хотел такого же приятного времяпровождения и здесь, в лагерях, упрекал ее в нерасчетливости, был полон жалости к себе, а другой решительно и бездумно поступал вопреки привычной логике, презирал расчетливость и всякие удобства, влек ее к людям, постоянно напоминал ей, что в армии она не одна, что хныкать и отчаиваться — позор, что где-то здесь живет ее хороший школьный товарищ Костя. И она уже чувствовала, что победит второй и что первый, кроме жалости, не вызывает в ней ничего.