Это был и радостный и грустный час. У Крылова восстанавливались прерванные семь месяцев тому назад связи: теперь он напишет домой, узнает о Саше, получит письма. У него опять есть документ, удостоверяющий его как бойца Красной Армии. Но вместе с партизанским прошлым от него уходил целый мир, а Крылову хотелось бы унести с собой все, что было дорого ему, ничего не растеряв — ни чувств, ни воспоминаний, ни вещей. За ними была жизнь, согретая взглядом, дыханием и нежными руками Ольги.

Сапоги у него еще крепкие — они напоминали об Антипине, оставшемся в Старой Буде. Сапоги Крылов оставит себе — тут никто не возразит ему. Иное дело — одежда, с ней придется расстаться. Прости, Ольга, что случилось так. Да и что в конце концов шапка? Оба-то они остались…

— Носи, малыш! — Крылов снял с паренька его старенькую ушанку и надел ему на голову свою меховую шапку.

— А мамке что сказать?

— Скажи: от партизана, от Женьки-пулеметчика.

Кончился партизан Женька-пулеметчик — появился красноармеец Крылов. Но разве он мог в тот момент предполагать, что Женька-пулеметчик не кончился, а только отделился от него и пошел в завтрашний день своим путем, и что эта шапка, случайно подаренная деревенскому мальчику, через много лет напомнит людям о партизане Женьке-пулеметчике…

Пиджак у него давно был не нов, но с ним тоже связано немало воспоминаний. К нему прикасалась Ольга, она штопала места, разорванные пулями. Вот следы ее рук. Сохранить бы все, сберечь на память. «Прости, Ольга, что и здесь расстаюсь с тобой…»

Он положил пиджак на лавку — пусть останется в деревенской избе. Хуторская женщина подарила его ему — Крылов возвращает его ей со следами пуль.

Свитер он пока оставит у себя, брюки, конечно, придется заменить, ничего не поделаешь. Ну, а шарф он не отдаст. Шарф — это совсем другое.

В ватных брюках, в гимнастерке, надетой поверх свитера, в телогрейке и армейской шинели Крылов уже ничем не отличался от других красноармейцев, и теперь никто не узнал бы в нем партизана Женьку-пулеметчика.

— А ничего солдат, все при всем, — одобрил старшина. — Только кудри придется снять, нечего лишних вшей разводить. Ну, иди, Крылов.

— Есть.

Крылов пришел к новым товарищам, был как раз обед.

— Садись, партизан! — Костромин пододвинул котелок с супом. Из такого же вот котелка, но не настолько закопченного, Крылов ел в Раменке.

— Сафин, автомат Любарева у тебя? — спросил старший сержант.

Круглоголовый, коренастый, небольшого роста ездовой Сафин пил чай из алюминиевой кружки, дул, вспучивая щеки.

— У меня бери, — сказал он Крылову.