Дороги, по которым шагал Крылов, были не лучше и не хуже других дорог. Мартовские, неустойчивые, они то морозно хрустели под ногами, то набухали снеговой жижей; они то тянулись от села к селу, то бежали по бездорожью, а то упирались в тупик.

Тогда полк останавливался. Где-то позади еще двигались массы людей, урчали грузовики и тягачи, скрипели сани, а перед тупиком настороженно вздрагивала тишина.

В марте дороги долгие: жди, когда подтянутся орудия, а подтянутся — опять жди, пока их установят в нужном месте. А как их установить, если всюду хлябь да вода.

И снова, в который уж раз, поднималась пехота, шла по мокрому снегу туда, где застопорилась дорога; шла днем, в сумерках, ночью, шла в метельной россыпи, сбегала с придорожных косогоров, выходила с лесных опушек навстречу пулеметному цоканью и отодвигала тупик. И опять вилась дальше дорога, и опять полк шел вперед, только с каждым разом укорачивались батальонные колонны, редели, как вырубаемый на выбор лес.

Пехота. Ей меньше всех выпало наград и почестей и больше всех доставалось пуль и осколков. Если в непрерывном месячном наступлении пехотинец оставался невредим, ему необыкновенно везло. Средний жизненный срок пехотинца в наступлении — всего три-пять дней. Пехота работала на износ. Именно работала, потому что война — это прежде всего физический труд, сочетающийся с величайшим нервным напряжением.

Ни один род войск не мог сравниться с пехотой по изнурительной тяжести и опасности военного труда, ни один род войск не выполнял такой черновой, на первый взгляд, малоэффектной работы, как пехота. Неудивительно, что о ней меньше всего сложено песен, меньше всего написано: рассказать о пехоте мог лишь тот, кто шагал в пехотном строю, ел горький пехотный хлеб, познал, что чувствует пехотинец, поднимающийся с открытой грудью на пулемет.

В старых кинолентах запечатлены артиллерийские залпы — чаще всего орудий крупных калибров, бомбовые удары, штабы частей и соединений, марширующая к фронту пехота. Но в них совсем мало кадров со сражающейся пехотой — такие снимки уникальны. Военные корреспонденты не очень-то охотно подвергали себя смертельному риску в рядах пехоты. Конечно, и им случалось шагать с пехотой, а кое-кому даже лежать с винтовкой в стрелковой цепи. Но такое бывало редко, именно эти журналисты погибали на войне…

«Царица полей» состояла не из молодцов, подогнанных один к одному, а из обыкновенных людей. Пехота формировалась по принципу: сгодится всякий, кто не подходит для других родов войск. Имеешь какую-нибудь профессию, нужную на войне, — пойдешь в авиацию, в автобат, в артиллерию, на флот, а это уже совсем другое дело, это уже рай по сравнению с пехотой. На войне, как и в мирной жизни, сколько угодно «удобных» и «неудобных» мест и сколько угодно искателей уютных местечек. Ловкачи умели выбиться из пехоты, осесть на интендантских складах, в санитарных поездах, в учебных и запасных полках, в тыловых госпиталях, в дорожно-строительных командах и держались там любыми способами, лишь бы не угодить в пехоту, потому что пехотная служба — самая тяжкая, самая неблагодарная служба на войне. Логика пехотной судьбы особенно жестока: пехотинец мог рассчитывать лишь на один шанс из десяти остаться в живых. Не учитывая трагических судеб пехоты, судеб большинства армейской массы, нельзя представить себе тяготы и бедствия войны, понять психологию солдата и оценить величайший подвиг народа в Отечественной войне. Шли обыкновенные люди. Остриженные наголо, небритые, в помятых, вымазанных землей шапках и шинелях, в ботинках с обмотками, в кирзовых сапогах или в негнущихся армейских валенках, они устало шли по фронтовым дорогам, неся за спиной весь свой солдатский скарб. Они первыми входили в горящие села и разрушенные города и первыми застывали на многострадальной земле. Сколько этих людей перевидел Крылов! Где-то позади, в штабах, они именовались «единицами живой силы», а он жил вместе с ними, смотрел им в глаза, видел, как они ходили в атаку, падали в снег, брели к санитарному пункту.