— Нисколько, — улыбнулся князь. — Немцы о вас знают, вы — мой внучатый племянник, я разыскал вас в концлагере. Я действительно нашел там своего родственника и с разрешения властей взял его оттуда. Но бедняга был совсем плох, и по пути домой мне пришлось поместить его в одной частной клинике, которая вскоре была до основания разрушена во время бомбардировки. Это случилось в ту ночь, когда случай привел вас сюда. Теперь для других вы — Белозеров…

В свою очередь, князь спросил:

— Ваши родители участвовали в революции?

— Да, отец командовал бронепоездом, мать состояла в агитбригаде при политотделе армии.

— Они — живы?

— Об отце ничего не знаю. Мне было четыре года, когда его арестовали — еще в двадцатые годы. А мать была дома.

— Вам что-нибудь известно о злодеяниях ОГПУ-НКВД?

— Это выдумки ваших друзей. А что они сами делают, написано у меня на спине.

— И все-таки, молодой человек, мои слова следует принять всерьез, — князь оставался спокоен, внимателен и вежлив. — Вы убедились, что я вам не враг. Постарайтесь выслушать меня, не проявляя излишних эмоций. Жизненная практика убеждает: цель любой политики — захват или удержание власти, привилегий, территорий. Бескорыстной политики не было и нет. Политика чрезвычайно редко согласуется с моралью — об этом свидетельствует вся история общества. Аморализм политики особенно нагляден в тех случаях, когда речь идет о диктатурах как справа, так и слева, то есть о нацистском и большевистском режимах. Эти режимы глубоко родственны: они — политические крайности, они одинаково восходят на насилии, одинаково стремятся к мировому господству и исповедуют культ вождя, они одинаково производны от темных мировых сил, их породивших, их направляющих и ими руководящих. Но об этом еще рано говорить с вами.

— Вы сопоставляете несопоставимые вещи! — возразил Ляликов и тут же пожалел, что не сдержался и не нашел иных, лучших слов.

— Коммунистическая и нацистская системы, конечно, различаются между собой — плюс и минус, — продолжал князь уже с оттенком сожаления в голосе. — Других различий между ними нет. Их политические и иные акции в равной мере безнравственны, разрушительны, опасны для культуры. Но смею надеяться, что эти «вечные рейхи» не вечны. Придет время, и на них будут смотреть как на чудовищные казусы истории; для жизни обыкновенный гуманный поступок ценнее любых партийных программ и манифестов, рассчитанных на обман простаков. Непреходящее в истории — человечность, вся сила жизни — в ней. Возьмем близкий пример: следуя доктрине нацистов, я обязан был передать вас в их руки, другими словами, убить вас. Я не сделал этого, и вы живы. Но насколько я понимаю ситуацию, неприятности ждут вас и с другой стороны: доктрина коммунистов обернется к вам жестокостью именно за то, что вы остались живы, что попали в плен. Обе доктрины одинаково антигуманны, нетерпимы к морали и достоинству людей. Основа общественного мироздания — человечность — в Германии и в современной России разрушается всей государственной системой — особенно органами гестапо и НКВД, потому что оба режима служат не интересам собственных народов, а далеко смотрящим мировым силам зла, породившим обе системы. Перед убийственной мощью гестапо и НКВД меркнут злодеяния средневековой инквизиции, а Варфоломеевская ночь выглядит детской шалостью…