Только что, незадолго до своей смерти, Ленин сказал, что он нашел ту ступень соединения частного интереса и контроля его государством, которая составляла камень преткновения для многих и многих социалистов.
Только что на XIV съезде партия переименовала себя из РКП (б) в ВКП (б) – что все это значило? – думал и думал Корнилов,
Вот-вот будет пущена Волховская гидроэлектрическая станция...
Вот-вот, вот-вот, вот-вот что-то еще и еще случится – только с этим ощущением и можно было жить в России, а он этого ощущения все еще не принимал, не мог и боялся его: потому что ему с головой хватало событий вот-вот минувших, недавних, он и в них-то не мог до сих пор разобраться и все откладывал, все откладывал этот разбор на завтра, на послезавтра...
Кроме того...
Кроме того, приятно, поди-ка, будет УУР, если Корнилов убежит! «Убеги, Корнилов, убеги, а мы тебя поймаем, мы тебя доставим в город Аул по этапу, мы тебя спросим: отчего убежал?» Да так оно, кажется, и было – не провоцировал ли УУР побег? Какая искренность, какие разговоры, какие книжечки – Боря и Толя! – какие свободы: хочешь, допрос будет сегодня, а хочешь, так и завтра.
Потом «Приказ № 1» коменданта города Улаганска от 14.XII.1919 г.
А вдруг... А вдруг УУР очень хотел, чтобы Корнилов убежал с его глаз долой, хотел его выручить, спасти? Ну кто бы это оставил его с «Приказом № 1» наедине и не арестовал бы, если бы не хотел, чтобы подследственный скрылся?
Как же было-то? На самом деле?
Корнилов позавидовал удачливому беглецу. Ну, конечно, вот сейчас, вот в эту минуту, где-нибудь, в какой-нибудь стране кто-то обязательно выламывает решетку тюремной камеры. Кто-то ее уже выломал. Кто-то, крадучись и прыгая, минует тюремную стену.
Кто-то – на свободе!
И никогда-никогда не будет пойман, а будет отныне жить той самой жизнью, которой хотел жить.
Познакомиться бы со счастливчиком, а?! Поздороваться бы. Подлец, поди-ка, убийца, а ведь вызывает чувство зависти – ему-то можно, он-то смог, а – ты?
Вот бы удивился тот беглец: у Корнилова ни решетки, ни тюрьмы, у него невероятно темная ночь под рукой, а не бежит! «Не бежишь? Ну и дурак, пожалеешь не раз! Посадят в настоящую тюрягу, в угловую камеру второго этажа, в бывшую монашескую келью, оттуда будешь рваться на свободу и замышлять побег – вот тогда и поймешь, каким ты в ту ночь, свободную своей темнотой, своей бездонностью, был ничтожным и глупым человеком! Ну – торопись, ведь рана на голове зажила, а за ночь ты тридцать верст отмахаешь! Торопись, чтобы не проклинать себя, когда будешь в тюрьме!»