Стоял солнечный день. Всю неделю ни дождинки не упало с неба, и поэтому дороги были сухи. Радости Лонгиноза не было границ — вот так денечки, как по заказу. Он уже предвкушал, как долгожданный цемент без помех будет доставлен на стройку. Но недолго радовался Лонгиноз: неожиданно с моря грозно пошли тяжелые тучи, переполненные влагой.
Лонгиноз с горечью отметил, что тучи недолго будут нести такую тяжесть и прольются на землю ливнем. И тогда прощай цемент, добытый всеми правдами и неправдами, угрозами и мольбой.
— Проклятье, — как ошпаренный носился Лонгиноз по станции, пот ручьями стекал с его разгоряченного лица. Вдруг он застыл словно вкопанный и зло погрозил тучам кулаком. — Откуда вас принесла нелегкая, будьте вы прокляты! — вовсю ругался Лонгиноз. Потом перевел дух и сменил тон: — Дорогой мой, ветер-ветрило, пожалей меня, разгони тучи, развей хмару, унеси их за три моря, за высокие горы, не губи меня, век тебя помнить буду, пожалей! — закинув голову к небу, истово бормотал Лонгиноз.
Поймав на себе изумленные взгляды грузчиков и аробщиков, Лонгиноз смутился.
— Так дедушка мой уговаривал ветер, правда без толку, тьфу ты, проклятье! — пояснил он и тут же побежал к складу.
— Сколько у тебя брезента? — накинулся Лонгиноз на кладовщика.
— «Сколько, сколько»... Один — вот сколько, будто сам не знаешь, — буркнул кладовщик Буху Дараселия.
— Какого он размера?
— Двадцать квадратных метров.
— Резать будем, покроем арбы с цементом.
— Резать? — вскричал Дараселия. — Ты что, с ума спятил?
— Да, да, да, разрежем на куски, чтобы цемент не промок, — нетерпеливо повторил Лонгиноз.
— Для твоего проклятого цемента брезент искромсать, да? — кипятился Дараселия.
Яркая вспышка молнии осветила разгневанное лицо кладовщика.
— Эх ты, олух! — взорвался Лонгиноз.
— Что-о-о? — вконец взбеленился Буху.
— Тетеря ты, вот что. Цемент этот не мой, так же как и брезент не твой, понял?
— Оно-то так, но за брезент несу ответственность я! — поумерил свой пыл кладовщик.
— А за цемент кто ответит?
— За цемент — ты, а за брезент — я.