— Те солдаты другую родину защищают, а у красноармейца — Советская Родина.

— Да разве же ему понять это? — горячо поддержал парторга Никита Ляшко. — Ему невдомек, что наш солдат все кровное, все родное защищает — и земля у нас наша, и заводы наши, и шахты наши. Да и сердце у нас другое, ему со стороны подсказывать не надо.

— Ну что, слышал, Кириле? — спросил Коча Коршия. — Вот как наш народ рассуждает. Вот почему и не одолеть нас фашистам.

— На его башке хоть кол теши, все едино не поймет, — сказал Акакий Асатиани.

Кириле упрямо сжал губы.

— Хорошо бы так, милок, разве ж я против? — словно бы не слыша слов Акакия, обратился к парторгу Кириле. — Я просто говорю, что вижу. С тридцать девятого года Гитлер подряд прибирает страну за страной, боюсь, как бы наш черед не настал, — отвел взгляд Кириле от немигающих и жестких глаз парторга.

— У Кириле мозги набекрень, ему все в черном свете видится. Ну, хватит об этом. Я сегодня по всей трассе канала проехал — непременно закончим мы его к Октябрьским.

— К Октябрьским-то закончим, милый, если до того война не начнется.

— А начнется война, после войны закончим, ясно? — едва сдерживал себя парторг. — Врага мы по-вражески встретим. Халхин-Гол и белофинны тому пример. Такие люди, как Антон Бачило, Уча Шамугия, Бондо Нодия, Никита Ляшко, не только в социалистическом соревновании побеждать умеют. А ты, Кириле, уймись подобру-поздорову, не мути воду и панику здесь не сей со своими дружками. — Парторг поискал глазами Тенгиза Керкадзе. — Чего это ты от дружка своего отсел, несподручно с ним рядышком стало, да?

Кириле и Тенгиз съежились под холодным и отчужденным взглядом и словно язык проглотили.

— Будем работать с чистой совестью, товарищи, выполним обещание, данное друг другу. Канал будет завершен к Октябрьским. А с паникерами и капитулянтами нам не по пути.

Эбралидзе и Керкадзе сидели, как загнанные волки, поджав хвосты.

Воспаленное, мутное, белесое небо нависало над землей. Бесцветные звезды мерцали слабо, через силу. Земля дышала жаром, толстый слой бесцветной пыли столбом стоял на дороге.

Луна скрылась за тучей.

Парторг возвращался из клуба. Уставший, голодный и раздраженный, он тяжело привалился к спинке кабины грузовика, пытаясь вздремнуть. От тряски и голода голова у него шла кругом. Стоило машине подпрыгнуть на ухабах, как Коча тут же открывал глаза — за грязным ветровым стеклом клубилась белесая пыль, освещенная слабым светом фар. Эта пыль, ухабы, нескончаемая тряска, угнетающее однообразие дороги казались ему продолжением его безрадостных дум. От разговора с Кириле Эбралидзе и Тенгизом Керкадзе в душе остался неприятный осадок, его преследовали их серо-зеленые холодные глаза, в ушах раздавались ехидный голосок и злорадное хихиканье. «Чего хотят такие люди, чего они добиваются?! Они постоянно сеют неверие и ненависть... Сердце их полно яда. Работают они только для себя, а на других им плевать. И взгляд у них бегающий, скользкий». Коча открыл глаза и неожиданно встретился с немигающими, злобно мерцающими глазами волка.