Иной раз я вижу женщин с искаженным злостью лицом и то, с какой ненавистью они катают и трясут коляску, в которой лежит и орет маленький человек. Я вижу мам, которые впадают в настоящую депрессию, перестают за собой следить, живут на автомате, с совершенно пустым взглядом. Я вижу и тех, кто с равнодушным и опустошенным видом (и это самое страшное во всем процессе) тащит за руку капризничающих детишек примерно полутора лет. Я знаю и тех, кто спешит от детей избавиться любым способом, отдавая их няням, бабушкам: не для того, чтобы выйти на работу, а лишь потому, что больше не могут их видеть. Каждая из нас пытается как-то с этим справиться по-своему.

Я помню признание одной мамы, которая родила двойню после ЭКО и трех лет мучительного лечения. Она говорила: «Я такая ужасная мать, я вообще не мать, я лишь инкубатор. Неспроста мы никак не могли забеременеть и родить! Не надо было ничего этого делать, и мне, и детям было бы лучше. Зачем я вообще их родила?» А ведь они с мужем три года мечтали об этом, дети получились выстраданными — но сил радоваться им уже не осталось.

Я помню и свое бессилие, когда старший сын первые полгода орал сутками, как я вторила ему и кричала: «Да что же тебе еще от меня надо-то?!» Я помню и ужасные мысли в своей голове: «Зачем я вообще в это ввязалась? Жила бы и радовалась! Зачем я сама создала себе эту огромную проблему? Где тут вообще счастье? Когда оно начнется? Говорят, скоро станет легче, но становится только сложнее».

Я помню и то, как меня накрывало, когда ему было два. Мне казалось, что уж теперь-то у меня должно появиться собственное время, свои дела. Но он поглощал все мои силы, выпивал из меня все соки, при этом не говорил, и мне было невозможно понять, что ему нужно: это ввергало меня в отчаяние. Мне не хотелось его видеть и слышать, иной раз я могла спрятаться от него в ванной и спокойно слушать его плач.

Я помню его жуткие истерики при сборах на улицу зимой примерно час и примерно столько же — после возвращения. Как я считала часы и минуты до ночи, когда он наконец уснет и я смогу от него отдохнуть. Как я умоляла мужа забрать его куда-нибудь, чтобы не видеть и не слышать его (а муж тогда работал практически с утра до поздней ночи). Как я рыдала от бессилия и чувства вины в подушку, извинялась перед ним, когда он спал.

Накрывало меня и со вторым, и с третьим ребенком, правда, гораздо позже — в год или два. И я снова пряталась от них где-нибудь в уголке и ждала, когда это все закончится. Во многом мне было легче: я понимала, что это не навсегда. Но все равно — это снова и снова случалось со мной. Пусть реже, пусть не так глубоко затрагивало, как в первый раз, но случалось.