Терапевт:
«Гордитесь» тем, что даете это им, и в то же время сердитесь внутри, что у вас самой «никогда этого не было».
Лорейн (как Элис): Да простит меня Бог. Да. (пауза) Я сержусь каждый день моей жизни.
Лорейн (как Элис):
Да простит меня Бог. Да. (пауза) Я сержусь каждый день моей жизни.
Терапевт: Что же, понимаете, я не думаю, что Бог сможет простить вас, пока вы действительно не присвоите это - то, что вы «сердитесь каждый день» своей жизни. И вы сердитесь на своих детей, потому что они не ценят этого.
Терапевт:
Что же, понимаете, я не думаю, что Бог сможет простить вас, пока вы действительно не присвоите это - то, что вы «сердитесь каждый день» своей жизни. И вы сердитесь на своих детей, потому что они не ценят этого.
Лорейн (как Элис): Они не знают, каково это... (пауза) Я не хочу, чтобы они знали, каково это.
Лорейн (как Элис):
Они не знают, каково это... (пауза) Я не хочу, чтобы они знали, каково это.
И снова Лорейн/Элис возвращается по спирали к тому, где она была раньше: «я хочу, чтобы они знали, и в то же время я не хочу, чтобы они знали. И снова она возвращается к давнему конфликту уже с новообретенным осознанием и самопринятием. Следующий вопрос терапевта опирается на это осознание, ведя ее дальше к исследованию того, как, испытывая голод по контакту со своими детьми, она все же продолжает удерживать их на расстоянии вытянутой руки.
Терапевт: Но тогда и вас не могут узнать, не так ли?
Терапевт:
Но тогда и вас не могут узнать, не так ли?
Лорейн (как Элис): Я стараюсь не поднимать эту тему.
Лорейн (как Элис):
Я стараюсь не поднимать эту тему.
Терапевт: И все же вы постоянно рассказываете им истории.
Терапевт: