Фиксация конфликта автономии — зависимости

Фиксация конфликта автономии — зависимости

Все дело в неразрешимости, арретировании конфликта автономии — зависимости — человек не может ни приблизиться к объекту, ни уйти от него, что приводит к таким проявлениям, как самоповреждение, зависимость от наркотических веществ, суицидальное поведение или, в менее активной форме, к психосоматической реакции (тело действует за человека) или ипохондрической фантазии (психика предпринимает меры). Это не только страх потерять старую идентичность и не дорасти до новой (дилемма подростка в том числе), но и страх быть никем или ничем, т. е. можно утверждать, что ипохондрик создает себе суррогатную идентичность как физически больной. Арретирование порождает агрессию, соответствующую изначальным противоречивым стремлениям первичного объекта в отношении ребенка. В ипохондрическом синдроме содержится убийственная ненависть, которую Руппрехт-Шампера (Rupprecht-Schampera, 2001) возводит к реакции на связанную с двойными посланиями первичного объекта одновременно привязать к себе ребенка для собственных целей и избавиться от него. Связь этого феномена с неврозом сердца уже давно описана: Эрман (Ermann, 1986, S. 255) говорит об агрессии сепарации как о страхе перед «собственными сепарационными, агрессивными импульсами и желанием побега», «так страх смерти изобличает себя как страх обрести зависимость посредством убийственного акта» (там же, S. 252). Собственные сепарационные импульсы могут осмысляться в связи со страхом наказания: объект со своей стороны позволяет ребенку упасть или же захватывает его, поэтому агрессия не может быть направлена на материнский объект и находит суррогатный объект для направления гнева в собственном теле. Одновременно тяга к смерти вызывает чувство вины, которое опять же мешает обретению автономии (Hirsch, 1989, S. 85; и др.); ипохондрическая фантазия о том, что человек предназначен для смерти, можно отчасти понимать как самонаказание, в которое предназначенная объекту агрессия направляется на самого себя (на собственное тело).

Ивонне Вальдгрубер: СПИД-ипохондрия

Ивонне Вальдгрубер: СПИД-ипохондрия

25-летняя научная сотрудница университета хотела начать психотерапию на фоне панического страха, что она заражена СПИДом. Она предельно боялась сдать анализы, для которых еще в любом случае было слишком рано. Сейчас у нее новая работа, «работа мечты», которая оставляет ей возможность писать диссертацию. Во время медицинского обследования при приеме на работу у нее возник панический страх, что с ее телом что-то не так. Последние шесть недель у нее проблемы с желудком, боли в животе, головные боли, боли в конечностях, и все эти симптомы она интерпретирует как признаки первичной инфекции. Она горько упрекает себя в том, что не воспользовалась презервативом: «Так ни в коем случае нельзя делать!» С другой стороны, хотя речь шла только об оральном сексе, заражение крайне маловероятно, и она уже навела справки на этот счет, но она все же верит в это. Похоже, она влюбилась в этого «смешного парня», актера из далекого большого города: «Он совсем из другого мира, у него очень жесткая жизнь!». С другой стороны, они друг друга отлично понимали… «Я не справлюсь с этим всем одна, у меня чувство, что все совсем не в порядке, что вся моя жизнь — просто куча хлама, если я сейчас умру, то умру, ничего не добившись в жизни! Похожие страхи, пусть и не такие сильные, были у нее перед экзаменом: тогда тоже возникли физические симптомы, подобные тем, что сейчас, и в конце концов она сдала экзамен лучше всех. «Я могла заниматься своей диссертацией, но я по горло занята тем, чтобы поддерживать мою фобию!» — оговаривается она. Мать — «тяжелый человек», неуверенный в себе, хотя ведет себя высокомерно и склонна доминировать. Она всегда считалась «разумным монстром», никто ее никогда особо не любил. Отец — «забавный человек» (выше она называет актера «забавным парнем»), у него есть принципы, он с головой уходит в работу, у него никогда не бывает психических проблем, ему никто не нужен. Оба родителя «очень сильные и зверски аккуратные», они были довольно молоды, когда мать забеременела пациенткой, им «пришлось пожениться». Мать не могла справиться с ребенком, с ней всегда были няньки, мать воспринимала воспитание ребенка как свой «долг». Когда пациентке было четыре года, у нее родился брат. Подростком он страдал от очень тяжелой формы анорексии и вынужден был месяцами лежать в клинике. Мать постоянно была озабочена здоровьем детей, «запугивала их» своими постоянными увещеваниями, что надо правильно питаться, не есть ни слишком много, ни слишком мало, заниматься спортом, одеваться как следует, чтобы не простудиться, быть осторожными, чтобы не случилось чего, и, возможно, расстройство пищевого поведения у брата связано с этим… «Моя мама полюбила нас, детей, когда мы стали достаточно взрослыми для того, чтобы выражать собственные мысли». Отец не участвовал в воспитании детей, уходил от него (так что не мог быть ни триангулирующей, ни эдипальной фигурой отца). Мать делилась с пациенткой всеми своими заботами, а отец ее совсем не понимал. Родители буквально не понимали друг друга, пациентке приходилось переводить для одного, что имел в виду второй. У пациентки теперь «страшное чувство вины» за то, что младший брат уезжает из родительского дома и оставляет мать одну — когда она сама съехала, с ними оставался хотя бы брат. За все время учебы в школе у нее не было проблем, оценки всегда были «супер», у нее было много друзей, только всегда были проблемы с мальчиками: она казалась себе недоразвитой, неженственной, заводила отношения только потому, что «у всех были отношения», первые сексуальные контакты у нее случились уже во время учебы в университете — она побывала во многих кратковременных отношениях.