— Ясно. Зубы мне не заговаривай. Но с ней тоже надо попрощаться.

— Ирина, мне с тобой тоже надо будет попрощаться?

— В идеале да. Ты сможешь. Я в тебя верю.

— Я не знаю как. Я бы тебя удочерил, но ты была замужем. По закону нельзя.

— Я бы за тебя замуж вышла, но ты женат и старый. Так что нам надо искать что-то поэлегантнее.

— Ты ведь тут, в стране, одна.

— Ну у меня тут ребенок. И бывший муж. Друзья. Работа. Дом.

— Ты счастлива?

— Да. Сейчас да. Ты просто очень не вовремя решил уйти. И это больно.

— Я тебе оставлю наследство: двух своих сыновей и супругу. У тебя тут будет семья.

— Круто. Я не могу видеть твоих сыновей. Они твоя копия. Я вижу в них тебя.

— А они будут разговаривать с тобой и видеть в тебе меня.

— То еще наследство. Ну да ладно. Китаянку тоже оставишь или уже отдал ее кому?

— Да она старая. Знаешь, о нас надо написать книгу.

— Напишу. Может, и не о нас, но для людей. Обещаю.

Тут каждый за себя

У историй прощания с моим близким другом нет хронологии. Но их связывает многомерность. Это самое ценное. Наши диалоги выжжены в моей памяти — краткостью, ясностью, глубиной. Я помню эту эсэмэску от его сына семь лет назад: «Ирина, привет. Я пишу с телефона отца. Если ты хочешь попрощаться с ним, то время пришло. Ему хуже».

Я отпросилась с работы и приехала. Это молчание, тишина в доме резали слух. Каждый из нас был в своем мире. Каждый прощался по-своему. Я понимала, что к его уходу подготовиться нереально, — он все равно оставит кратер боли.

— Ирина, он в спальне. Ждет тебя. Мы сказали, что ты в пути.

— Он в сознании или под опиатами?