— Вот мои пожертвования на храм, — воин опустил руку в сумку и положил на ладонь брата Климека тяжелую стопку золотых полновесных рейхсталеров.

— Не нам, не нам, Господи, но только для прославления имени твоего, — пряча деньги в карман, ответил щедрому шляхтичу настоятель. — Что же, молись сын мой, да упокоится душа твоего друга в райских кущах. Только прошу тебя об одном. Ты не должен покидать освященную землю до восхода солнца.

— Это я тебе обещаю, — кивнул воин.

Лично убедившись в том, что кони приезжего расседланы, напоены, вычищены и устроены в сухие и теплые стойла, брат Климек проводил приезжего в храм, закрыл за ним врата врата и запечатал их надежнейшим из запоров — крестным знамением.

* * *

Разглядывая внутреннее убранство храма, Ольгерд вспомнил панегирик Радзивиллу Сиротке, вынесенный в эпиграф книги, которую он прочел в рижских подземельях, "Возвел храм божий, крепость для родины, коллегиум для наук, убежище для утративших и убегающих от мира; был гордостью в бою, светом в совете; увидел и познал землю. Если бы мы двух таких имели мужей, легко бы обогнали Италию".

Чтобы скоротать время, Ольгерд, как учили еще в монастырской школе, принялся разбирать эпитафию по частям. Храмом божьим, о котором шла речь, являлся, без сомнения, этот самый костел, построенный, как и все иезуитские церкви, по образу и подобию римского собора Эль Джезу, где был погребен основатель ордена, Игнатий Лойола (об этом Ольгерд вычитал в тех же архивных бумагах). Крепостью для родины был возвышающийся над озером Несвижский замок, коллегиум для наук — иезуитская школа, а убежище для утративших — бенедиктинский монастырь. Насчет же "обогнать Италию", хотя обширные владения Радзивиллов, простирающиеся от Вильно до Львова и от Бреста до Могилева и назывались частенько в бумагах "Литовской Ломбардией", у Ольгерда имелись большие сомнения, и он приписал эту фразу скорее восхищению благодарных потомков, нежели истинному положению дел. Уж больно велика в Литве была разница между роскошной и просвещенной жизнью магнатов и незавидным существованием разбросанных по лесам едва сводящих концы с концами, страдающих от бесконечных войн деревень…

Столица литовских магнатов была, в отличие от того же шумного Вильно, немноголюдной. Как и во всех местечках, разбросанных от Риги до Чигирина, жизнь здесь замирала с заходом солнца. Ольгерд, ориентируясь по бою часов здешней ратуши, стоически выждал еще час, за который с улицы только раз донесся рокот проезжающей по улице телеги. После того, как часы отбили положенные для таких случаев двенадцать раз, выскользнул их храма на улицу через боковой выход и направился прямо к стене, в двух шагах от которой возвышалась чуть припорошенная снегом тумба с маленькой металлической дверью.