Я пробралась обратно к средокрестию[30], встала за Золотым Домом и попыталась отыскать священника, с которым он говорил, среди других, ухаживающих за пострадавшими. Ни у кого из них не было янтарных четок.

Необычное движение в северном проходе привлекло мое внимание. Сначала я подумала, что фигура с капюшоном и в рясе была монахом, но двигался он странно. Он застывал в неестественном положении на долгое время, а за этим следовало едва заметное движение. Словно я наблюдала за стрелками часов или облаками в ясный день. Все это перемежалось с порывистыми движениями. Он явно пытался красться, но, казалось, что не знал, как это обычно делается.

Я подозревала, что это саар.

Я затаилась, пока фигура не добралась до северного трансепта, откуда мне было лучше видно. Я посмотрела прямо на нее, узнала профиль и замерла.

Это был Ардмагар.

Я последовала за ним к апсиде в тени, держась на расстоянии. Пол апсиды был мраморным, таким гладким, что казался мокрым. Сотни крошечных свечей отражались в позолоченных сводах потолка, отчего пропитанный благовониями воздух мерцал. Теперь Комонот двигался уже более естественно, мимо мрачного святого Витта и хитрого святого Полипуса. Он подошел к дальней стенке часовни, где святая Гобнайт, круглолицая и доброжелательная, сидела на троне, держа на коленях благословенный улей. На ее голове была корона из золотых сот. Глаза святой сияли ярким неземным голубым светом, а белки резко контрастировали с ее полированным лицом.

Комонот остановился, натянул капюшон пониже и повернулся ко мне с улыбкой.

Эта улыбка заставила меня отшатнуться, ведь она исходила от дракона, но исчезла, как только он узнал меня. Комонот отвернулся и направился обратно к святому улью из корзины, который монахи выносили на улицу весной, чтобы он стал домом благословенных пчел.

– Чего ты хочешь? – спросил Комонот, обращаясь к святой Гобнайт.

Я ответила его затылку:

– Вы не должны ходить одни.

– Я пересек город пешком без происшествий, – сказал он, взмахнув рукой. Меня накрыла волна нелепого парфюма. – Никто не смотрит на монаха дважды.

На надушенного монаха посмотрели бы дважды, но ничего хорошего из этого спора не вышло бы. Я настырно продолжила:

– Я должна вам кое-что рассказать о своем дедушке.

Он все стоял спиной ко мне, притворяясь, что изучает улей.

– Мы всё о нем знаем. Возможно, Эскар прямо в данный момент откусывает ему голову.

– У меня есть материнские воспоминания… – Он фыркнул при этих словах, но я настаивала на своем. – Имланн открыл моей матери, что не он один презирает мирный договор. Есть группа заговорщиков. Они ждут, когда Горедд достаточно ослабнет, и в тот момент, думаю…