Я уставилась на него, словно пораженная громом.

– Я была правдой и красивой? У Небес ужасное чувство юмора.

– Я перепутал тебя с метафорой. Но ты права насчет Небес, потому что иначе как оказался я в таком положении? Я пообещал и изо всех сил сдерживал обещание – хотя я лгал себе, да простит меня святая Клэр. Но я надеялся избежать этой самой ловушки, когда я окажусь между своим чувством и знанием, что правда, произнесенная вслух, ранит кого-то дорогого мне.

Я едва смела подумать о том, какую правду он имел в виду. Я надеялась и боялась, что он скажет мне.

Его голос наполнился грустью:

– Я был так увлечен тобой, Фина. Я продолжаю раздумывать над произошедшим. Мог ли я удержать тетю Дион подальше от покоев Комонота, если бы не танцевал с тобой? Я так хотел отдать тебе ту книгу. Мы могли бы так и не заметить, что Комонот ушел с бала, если бы не дама Окра.

– Или вы могли бы остановить их обоих, а затем пойти наверх и выпить за Новый год вместе с леди Коронги, – сказала я, пытаясь успокоить его. – По другому сценарию вы могли бы уже быть мертвы.

Он вскинул руки в отчаянии.

– Всю свою жизнь я старался ставить мысли превыше чувств, не быть таким же безрассудным и безответственным, как моя мать!

– Ах да, ваша мать и ее ужасные преступления против вашей семьи! – закричала я, теперь злясь на него. – Если бы я увидела вашу мать на Небесах, знаете, что я бы сделала? Я бы поцеловала ее прямо в губы! И затем я бы притащила ее к подножию Небесных Ступеней и показала на вас здесь и сказала: «Посмотри, что ты натворила, дьявол!»

Он казался возмущенным или, по крайней мере, испуганным. Я не могла остановиться.

– О чем думала святая Клэр, выбирая меня своим недостойным инструментом? Она бы знала, что я не смогу рассказать вам правду.

– Фина, нет, – сказал Киггз, и сначала мне показалось, что он отчитывает меня за то, что злословила на святую Клэр. Киггз поднял руку, дал ей зависнуть в воздухе на мгновение, а затем положил на мою. Его рука была теплой, и у меня перехватило дыхание. – Святая Клэр не ошиблась в выборе, – мягко сказал он. – Я всегда видел в тебе правду, как бы ты ни увиливала, даже когда ты лгала мне прямо в лицо. Я увидел само твое сердце, чистое, как солнечный свет, и это было что-то необыкновенное.

Он взял мою руку в свои ладони:

– Твоя ложь не помешала мне полюбить тебя, и твоя правда не остановила меня.

Я взглянула вниз. Он держал меня за левую руку. Он заметил мое смущение и ловко и осторожно закатал мой рукав – все четыре рукава, – открыл мою руку холодному воздуху, гаснущему закату и зажигающимся звездам. Он пробежал большим пальцем по серебряной линии моей чешуи и нахмурился взволнованно, заметив засохшую ранку, а затем хитро глянул на меня, наклонился и поцеловал мое чешуйчатое запястье.