И глаза закрыла.

А что, если она так и останется не парализованной, но слишком слабой, чтобы хотя бы на ноги встать? Экипаж стоит. Давно стоит?

— Два часа, — подсказал Димитрий.

— И вы…

— Не бросать же вас в одиночестве…

— Не бросать, — согласилась Лизавета. Мысль об одиночестве казалась тошнотворной. А еще хотелось сладкого или вообще чего-нибудь. В животе неприлично заурчало, а Димитрий вдруг подхватил ее, усадил.

— Дойти вы не дойдете… в таком случае держитесь.

Он выбрался из экипажа, а после с легкостью подхватил Лизавету на руки.

— В следующий раз, когда вздумается заняться чем-то подобным… — его неправильное лицо вновь почти соскользнуло с настоящего, — озаботьтесь сопровождением…

— Обязательно.

— Вы рисковали!

Он шел и ворчал, но как-то не зло… и Лизавета объяснила бы… про Север, где свои порядки и девочек, конечно, не учат писать, хотя приходской священник разъезжает по стойбищам, уговаривая… Но зачем девочкам грамота?

Их учат песням.

Сказкам.

И именам предков, вереницы которых прочно удерживают землю привязанной к небу. А еще — правильным словам. Ведь земля слышит, а значит, не только земля…

Тот, у кого есть сила, на многое способен.

Он приведет рыбу к холодным берегам.

И обережет оленьи стада от волков. Он скажет небу проложить пути для птиц и призовет первый снег, на котором зайцы проложат свои стежки.

— Надо же… — Князь Навойский остановился. — Интересно…

А она, оказывается, говорила вслух. Нехорошо… этак рассказать можно куда больше, нежели Лизавета хочет… А она хочет?