Нет, после уже, когда объявился законный император, она с той же легкостью присягнула ему, тем самым проявив завидное благоразумие. А вот магов, от которых уцелела десятая часть, при себе оставила.

Мало ли…

Слабой женщине защита пригодится.

— Это… это просто ужасно, — наконец, ободренная примером своевольной Северцовой, вступила баронесса Хирмгольд. — Бедные девочки…

— Почему бедные? — Северцова пренаглейшим образом закинула ногу на ногу, и подол короткого, пожалуй, чересчур уж короткого даже с учетом современной моды, платья скользнул, позволяя разглядеть подвязку.

С бисером.

И поговаривали, что не так давно Северцова завела нового любовника, совсем еще юного.

— Моя дочь… она… никогда… не сталкивалась с подобным.

— Это зря. — Северцова покрутила в пальчиках мундштук. Курить в присутствии ее императорского величества она не стала бы, все ж понимая, что еще существуют некоторые границы. — Иногда стоит столкнуться. Снять розовые очки и увидеть жизнь такой, какова она есть.

Мелькнуло во взгляде что-то такое…

— Вам ли меня понять!

— Действительно…

— Ни одна мать не пожелает своему ребенку подобного… это… это… в конце концов, это унизительно! — Хирмгольд оглянулась в поисках поддержки, и дамы торопливо закивали.

— И что ж тут унизительного? — Северцова ногу опустила и юбку поправила, впрочем, скромнее выглядеть оттого не стала.

А родовое поместье она все ж восстановила, и не только его. Землями она управляла жестко, порой и жестоко, напрочь выкорчевывая и намек на вольнодумство. Помнится, в позапрошлом году жалоба пришла, дескать, несчастных студентов высекли прилюдно. Даже расследование проводить пришлось, правда, лишь затем, чтобы установить, что действовала Северцова исключительно в рамках закона. И кому какое дело, что закон этот был принят триста лет назад, когда еще удельные князья имели подобное право.

Имели.

Приняли.

А вот отменить то ли позабыли, то ли…

— Все это!

— Помилуйте… каким образом чужое горе способно вас унизить? — и в голосе проскользнули ледяные ноты.