Отец обнял меня. И я позволила себе расслабиться, с удовольствием вспоминая сегодняшний день.

Мы могли бы долго сидеть так, ничего не говоря друг другу. Он видел изменения, что произошли со мной в последнее время, а сегодня они были особенно заметны, но папа признавал моё право на личную жизнь и не спрашивал, почему у меня горели щёки и сияли глаза. Он доверял мне.

— Спасибо!

Улыбка папы чуть дрогнула. Его глаза были направлены на телевизор, но вряд ли он так сосредоточенно смотрел рекламу ореховой пасты.

— И тебе спокойной ночи, милая…

Я улыбнулась. Его мысли витали очень далеко…

Поднимаясь к себе, я устало снимала тяжёлые серьги. Длинный подол платья путался в босых ногах, а сложная причёска давила на голову. Я чувствовала себя Золушкой, которая сбежала с бала, потому что быть красивой долго — слишком утомительно.

Эдвард уже ждал меня в спальне. Медленно подойдя ко мне, застывшей у двери, он осторожным движением коснулся моих губ. Я вздрогнула.

— Тебе больно? — обеспокоенно спросил мой Тутти. В его глазах забота и вина.

Я покачала головой:

— Они просто стали очень чувствительными.

Вампир смотрел на меня и, кажется, не решался поверить. Положив серьги на комод, я повернулась спиной к Эдварду:

— Пожалуйста, помоги расстегнуть…

Я почувствовала, как Эдвард застыл на несколько мучительно долгих мгновений. Не было слышно даже дыхания. А потом рядом с моей шеей расстегнулась первая робкая жемчужная пуговка. Моё сердце забилось быстрее. Холодное частое дыхание пускало мурашки, касаясь разгорячённой собственной смелостью кожи. Я спиной ощущала, как взгляд Эдварда следует за каждым новым сантиметром, за каждой косточкой позвоночника… Тридцать пуговиц. До самых бёдер. Маленькое ли это испытание для мужской воли?

Вздрогнула от победы и поражения, когда холодные нежные губы коснулись спины между лопаток. Руки ослабли, не желая держать тяжёлую ткань, украшенную перламутровыми камнями. И моё платье упало к ногам, а меня подхватили сильные руки…

Он не смотрел на меня… С закрытыми глазами донёс до кровати. Укрыл одеялом. И отошёл к окну.

— Не делай так больше, Белла, — в его строгом голосе слышалась усталость.

Мне стало стыдно за свою слабость, и, наконец смутившись, я начала искать ночную рубашку под подушкой. Одевшись, я, не оборачиваясь, сбежала в ванну и долго умывалась холодной водой. Заходила в комнату робко, неуверенно, но спальня уже опустела.

Моё платье аккуратно висело на плечиках, а окно прикрыто. Подойдя к нему, я распахнула его пошире.

Сделаю вид, что не понимаю намёков и скажу парню в лоб: