Олег проверил и малую спальную — и тоже сделал снимки; снова забрал одеяло с большой кровати, принёс на кухню и бросил на полати, заодно пусть согреется. И изучил ещё одно потенциальное укрытие — уборную. Вход в него есть и из сеней, и со двора. Внутри уборной, помимо специфического запаха, никого постороннего не оказалось, а вместо двери во двор — просто каменная стена. Дом что, втиснули в нишу в скале? Что влезло — то влезло?
Организм намекнул, что раз уж в уборной, то надо этим воспользоваться. Закончив с гигиеной, Олег вернулся на кухню, задвинув за собой все засовы, и первым делом вымыл руки. Вода в умывальнике не тёплая, но и не ледяная, и на том спасибо. А вот мыть руки хозяйственным мылом он уже разучился: ладно, в рюкзаке неплохой запас мокрых салфеток на такой случай. Тоже запас не вечный, но пока об этом думать не хочется.
Олег повернулся к столу и остолбенел в третий раз. Чайник, чашки и прочее выглядели так, словно он только что вошёл в дом — на подносе лежат аппетитные пирожные, чайник обжигающе горяч, заварник тоже — и все чашки чистые! И все пирожные целые, а ведь он одно надкусил!
Что происходит?!
Олег откусил ещё раз от другого пирожного и понял, что отчего-то не особо и голоден — хотя по всем законам природы уже должен был проголодаться. Ладно, если в предыдущий раз не отравился, можно съесть чуть больше и выпить чуть больше. И пересчитать запасы в рюкзаке ещё раз, для верности.
В рюкзаке оказалось десять белковых батончиков и две неначатые литровые бутылки воды. Олег даже глаза протёр и не поленился полезть в задний карман джинсов, куда убрал обёртку от съеденного накануне батончика. Она там.
Обёртка там. А батончиков всё ещё десять. Как это прикажете понимать? Олег достал блокнот и авторучку и, вновь включив тихонько музыку, потому как тишина уже физически давила на сознание, принялся записывать всё, что помнил — с момента, как вошёл сквозь дверной проём.
Не сразу обратил внимание, что на экране мобильника что-то не так. Присмотрелся — и понял что. В эту чёртову дверь, или что это было — портал? — он нырнул в двадцать один час тридцать восемь минут тридцать первого июля. Когда залезал на печку, уже сонный до невозможности, было час тридцать три минуты следующего дня. Вряд ли он проспал двенадцать часов — хотя вполне возможно — почему же на часах мобильника сейчас час и пятьдесят пять минут ночи? Если всё же проспал двенадцать часов, почему не очень голоден?
Всё это он записал в блокнот. Надо хоть чем-то себя занять. А потом дошло: браслет и планшет! На руке браслет, он же монитор, а в рюкзаке ещё планшет. И на каждом есть часы.