Сначала мы оказались у дороги, за полосой деревьев, и видно было, что передний мобиль стоит носом к обочине, кабина у него смята и горит; два других мобиля замерли вплотную друг за другом, вокруг метались люди... или не люди — не поймёшь.

Потом мы перенеслись под стену какого-то сарая, следом в яблоневый сад и наконец — в лес. Кругом тянулись ввысь дубы, осины, клёны. Я задыхалась, и Фалько дал мне передышку. Дальше пошли пешком. Через полчаса умеренным шагом мы выбрались на поляну. Фалько огляделся, кивнул сам себе и повёл плечами, словно разминаясь.

— Закрой глаза.

— Нет. Я хочу видеть.

— Тебе не нужно, — в его голосе появились жёсткие нотки.

— Думаешь, я испугаюсь? Или стыдишься передо мной? Пожалуйста, прошу тебя. Мне важно видеть. Я всё знаю. Ты оборотень, крылан. Экстр.

Взгляд его стал чёрным и пронзительным. Кажется, я знала, о чём он подумал. И поспешила объяснить:

— У ключа источника смелости телохранитель — экстр. Они рассказали мне, что это значит. Дальше догадаться было несложно. А мажисьерам я тебя не выдала!

Глупо было так по-детски оправдываться. Но хотелось, чтобы между нами больше не было тайн и недоговорённостей.

— Это не имеет значения, — сказал он хрипло. — Ладно. Хочешь — смотри. Только отойди подальше, вон к той осине.

Небо над головой было серым, воздух пах влагой и перегноем. Я была готова к чему угодно. К тому, что Фалько сбросит одежду, и его начнёт корчить и ломать, спина пойдёт красными буграми, и из лопаток, прорвав кожу, станут пробиваться мокрые крылья, в крови и ошмётках чего-то, похожего на плаценту, что лицо его превратится в звериную харю, ноги согнутся, пальцы скрючатся...

Подул ветер. Поднял пыль, закрутил у ног Фалько прошлогоднюю листву и на глазах обратился в вихрь. Грязно-серый, мутный, он скрыл Фалько с головой. Это внутри такого мы перемещались? Вихрь рос вширь, почти беззвучный, без свиста и рёва, но ветер трепал ветки, обрывая молодую листву и швыряя мне в лицо мелкий лесной сор. В горле першило. Я прижалась спиной к стволу, потом спряталась за дерево, обхватив его руками.

А потом всё кончилось. Вихрь опал, и там, где была его сердцевина, теперь сидело невероятное существо, чем-то похожее на мифического грифона со старинных гравюр: крупное тело одето коричнево-бурым мехом, на плечах и голове — густое оперение, охряное и медное, на макушке хохолок. Глаза горели, как кусочки янтаря на солнце, в длинном суровом лице, поросшем палевой шёрсткой, было что-то от льва или пумы.

Но нечеловеческие черты сохранили человеческую индивидуальность — я узнала бы Фалько сразу и без сомнений, даже если бы оборот не совершился у меня на виду. Его руки стали больше, мускулистее, покрылись перьями и шерстью, на пальцах выросли когти, ноги превратились в мощные мохнатые лапы. А за спиной вдруг развернулись крылья! Огромные, рыжевато-коричневые, с муаровым переливом, они поднялись торжественно, неспешно, расправились во всю ширь.