— Это было, как озарение. Как удар по голове. Комплементарны мы или нет — плевать. Я хочу быть с тобой, сейчас, завтра, всегда. Ты похожа на котёнка — мягкая и ранимая, с нежными слабенькими коготками, но мажи обломали о тебя зубы... Ты плачешь?

Он стал ловить мои слёзы пальцами, потом губами.

— Так ты не помнишь, как, уходя, дотронулся до моей руки? Словно оставил знак. Вот здесь, — я поймала его руку, коснулась запястья. — Ты даже перчатку снял.

— Перчатку? Да, кажется... — Он взял моё лицо в ладони. — Неосознанный импульс. Наитие, инстинкт. Называй, как хочешь. Что-то потянуло меня к тебе... Какая теперь разница?

И правда — какая? Нельзя заставить полюбить. Или можно? Если очень хочешь. Если веришь, что спасаешь жизнь, и собственной жизнью готова рискнуть... Безумные мысли. Что я буду делать, если волшебство развеется?

Неважно. Он прав. Всё неважно — сейчас, когда у него такой взгляд. Мягкий, как бархат, ласковый, как шёлк, глубокий, как ночь. И бездна звёзд в глазах, и солнце в янтаре. И ноги отказываются держать, и вся надежда на силу его рук, от которых в голове сумбур, и внутри горит, и хочется упасть в пропасть и взлететь к небесам. И его губы на моих губах — неуловимые, нежные, жаркие... жадные, жалу подобные, жаждущие выпить меня досуха, вобрать всю и всю поглотить. И драконий огонь между нами, и мы оба пожар, и одно желание — пылать, и сгореть дотла, вместе, друг в друге, сплавившись в целое...

Но ничего этого не случилось. Фалько рывком отстранил меня, отодвинул на расстояние вытянутых рук, шикнул "Тише" и замер, запрокинув голову к облакам. Я стояла, чуть живая, не помня себя, и тоже смотрела вверх, и сначала ничего не видела. Потом над деревьями показалась точка, следом — ещё две. У Фалько раздулись ноздри. Вдалеке — на земле, не на небе — послышался неясный шум. Фалько выпустил меня из объятий.

— Оставайся здесь. Найди убежище, затаись. Я вернусь за тобой. Слышишь? Я вернусь!

— Стой! Кто это? — опомнилась я. — Что случилось?

Но его уже не было рядом. Только ветер швырнул в лицо горсть прошлогодней листвы.

Я оправила одежду, волосы и стала пробираться сквозь деревья навстречу точкам. За деревьями я, конечно, потеряла их из виду, но направление сумела выдержать, и скоро роща кончилась. Дальше стелилась степь, шла пологими волнами холмов, с пенными барашками разбросанных кое-где кустарников и одиночных деревьев. Отсюда видно было и точки над горизонтом — теперь уже не точки, а чёрточки, — и ещё одну далёкую рощу, и гаревую плешь за ней.

По этой плеши я рощу и опознала. Ту самую, с землянкой. А ещё по огню, который коротко взмётывался над ней и исчезал, по далёким шумам — грохоту, стрёкоту, лязгу и крикам.