Филипп очень хорошо помнил величественные надгробия своих далеких предков, монархов ушедших династий, чинно лежащие скульптуры королей и королев, принцев и принцесс, смиренно сложивших ладони в молитве или прижимающих к груди собственные кишки. Когда он был маленьким, ему нравилось рассматривать каменных собачек или львов у ног покойных, а исповедник потом рассказывал им с Луи, что собачки на надгробиях символизируют верность, а лев вовсе не защитник умерших владык от поползновения темных сил, — как предположил Луи, — а символ воскресения. Почему? А потому, что у новорожденных львят глазки открываются на третий день… В детстве Филиппа особенно впечатляли огромные двухэтажные надгробия Франциска I и Людовика XII, ему хотелось, чтобы когда-нибудь и на его могиле поставили такое же. Он никому в этом не признавался, ведь правящим монархом ему не бывать, а принцев обычно хоронят скромнее, но в тайне мечтал, что станет великим полководцем, падет в бою и тогда опечаленный брат-король в качестве исключения все же прикажет водрузить над ним столь же значительный памятник.

На надгробие Людовика XII, — огромное ложе, окруженное статуями и колоннами, в глубине которого не было видно спящего вечным сном короля, — Филиппу очень хотелось забраться, чтобы посмотреть, как же он там лежит да и лежит ли вообще. Однажды он даже почти проделал это, когда думал, что его никто не видит, но уже у самой цели его отловил какой-то монах, и потом Филиппу пришлось выслушать длинную проповедь Мазарини на тему, как подобает хорошим мальчикам вести себя в стенах храма Божьего.

Мечтам Филиппа не суждено было сбыться. Он не стал великим полководцем, не погиб в бою, и вообще не умер. Да и потом, Бурбонов хоронили уже иначе, чем королей эпохи Возрождения, они лежали в подземной крипте под строгими черными плитами. Дед и бабка, отец и мать… И Филипп легко мог представить себе, как рядом с их могилами появляются новые, накрытые точно такими же аккуратными тяжелыми плитами, на которых свежей позолотой выбивают имена Людовика XIV и Людовика XV, и где еще остаются свободными места для их потомков. Мог представить, но не мог увидеть… В то время он и близко не мог подойти к аббатству. Сен-Дени находилось словно в коконе света, режущего глаза вампира ослепительно сияющим серебром, защитная магия церкви, где на протяжении многих веков возносились молитвы Богу, казалась нерушимой, как самый надежный бастион. И, вместе с почти иррациональной печалью, что ему нет места в этих стенах, и он никогда так и не сможет залезть на надгробие Людовика XII, чтобы как следует его рассмотреть, Филипп чувствовал умиротворение от того, что те, кого он когда-то любил, находятся под надежной защитой от всякого зла, и ничто не может нарушить их покой. Он действительно думал — ничто…