Светлый фон
Джулиан много лет не поднимался в институтскую мансарду, но знал, что туда ведет узкая лестница с четвертого этажа. Он привел туда дядюшку и закашлялся от пыли. Пол в комнате почернел от плесени, все было заставлено старыми сундуками, в углу стоял огромный стол со сломанной ножкой.

Дядюшка Артур опустил чемодан на пол.

Дядюшка Артур опустил чемодан на пол.

– Превосходно, – сказал он.

Превосходно, – сказал он.

Джулиан больше не видел его до следующего вечера, когда голод заставил дядюшку спуститься. Артур молча сидел за обеденным столом и ел украдкой. Эмма попыталась поговорить с ним тем вечером, а затем и следующим. Но в конце концов сдалась даже она.

Джулиан больше не видел его до следующего вечера, когда голод заставил дядюшку спуститься. Артур молча сидел за обеденным столом и ел украдкой. Эмма попыталась поговорить с ним тем вечером, а затем и следующим. Но в конце концов сдалась даже она.

– Мне он не нравится, – однажды сказала Друзилла, хмуро смотря ему вслед. – Может, Конклав пришлет нам другого дядюшку?

Мне он не нравится, – однажды сказала Друзилла, хмуро смотря ему вслед. – Может, Конклав пришлет нам другого дядюшку?

Джулиан обнял сестру.

Джулиан обнял сестру.

– Боюсь, другого у нас нет. Только этот.

Боюсь, другого у нас нет. Только этот.

Артур все больше замыкался в себе. Иногда он говорил стихами или вставлял в свою речь латинские фразы, а один раз даже обратился к Джулиану на древнегреческом, чтобы тот передал ему соль. Однажды Диана осталась на ужин и, когда Артур удалился наверх, отвела Джулиана в сторонку.

Артур все больше замыкался в себе. Иногда он говорил стихами или вставлял в свою речь латинские фразы, а один раз даже обратился к Джулиану на древнегреческом, чтобы тот передал ему соль. Однажды Диана осталась на ужин и, когда Артур удалился наверх, отвела Джулиана в сторонку.

– Может, лучше ему не есть со всеми вместе? – тихо сказала она. – Ты мог бы относить ему еду по вечерам.

Может, лучше ему не есть со всеми вместе? – тихо сказала она. – Ты мог бы относить ему еду по вечерам.

Джулиан кивнул. Злоба и страх, от которых его голова как будто разрывалась на части, сменились тупым разочарованием. Дядюшка Артур не готов был любить его сестер и братьев. Он не готов был укладывать их в кровать и целовать им разбитые коленки. Он вообще не готов был им помогать.

Джулиан кивнул. Злоба и страх, от которых его голова как будто разрывалась на части, сменились тупым разочарованием. Дядюшка Артур не готов был любить его сестер и братьев. Он не готов был укладывать их в кровать и целовать им разбитые коленки. Он вообще не готов был им помогать.