– Мне они нравятся, – сказал он. – Портреты. И всегда нравились.

– Тебе они кажутся дружелюбными?

Эмма стояла возле приоткрытой двери и выглядывала в коридор, где Джулиан разговаривал с братьями и сестрами.

Ливви сжимала в руке саблю и готова была рвать и метать. Тай тихо стоял рядом с ней, спутывая и распутывая свою проволоку.

– Тавви играет наверху, – сказала Друзилла. Она была в пижаме, ее волосы растрепались. – Надеюсь, он скоро заснет. Обычно у него получается заснуть даже среди войны. То есть…

– Войны не было, – заверил ее Джулиан. – Пришлось нелегко, но Малкольм появился вовремя.

– Джулиан позвал Малкольма? – спросила Эмма, снова повернувшись к Марку. – Несмотря на то, что ты здесь, а Малкольм об этом не знал?

– У него не было выбора, – ответил Марк, и Эмма поразилась, насколько по-человечески это прозвучало. Он и выглядел совсем как человек – сейчас, когда спокойно сидел на столе в джинсах и толстовке. – Институт окружили три сотни Слуг, а Конклав мы призвать не могли.

– Он мог бы попросить тебя спрятаться, – заметила Эмма. Она сняла с себя заляпанную кровью и грязью куртку и повесила ее на стул.

– Он и попросил, – кивнул Марк. – Но я отказался.

– Что? Но почему?

Марк лишь молча посмотрел на нее.

– У тебя кровь на руке, – сказал он после паузы.

Эмма опустила глаза: костяшки и правда были рассечены.

– Пустяки.

Марк взял ее руку и внимательно осмотрел порез.

– Я могу нанести тебе руну ираци, – предложил он. – Хоть мне и не хочется, чтобы руны касались моей кожи, наносить их другим я могу.

Эмма отняла руку.

– Не волнуйся об этом, – сказала она и снова выглянула в коридор.